Аида Касымалиева — Вице-спикер Жогорку Кенеша

— Как оцениваете работу парламента в период пандемии?
— Работа парламента была не очень эффективной и привела к недовольству людей потому, что он уходил в летний отпуск по работе с регионами. Получилось, что парламент не заседал и не помогал людям — такое ощущение осталось у населения. С другой стороны, многие депутаты помогали лично продуктами, открывали стационары, но это не было построено на системном, государственном уровне, поэтому, считаю, парламент не смог эффективно отреагировать на пандемию.
— Почему так произошло, ведь в парламенте сидят 120 представителей народа?
— Парламент давал задания правительству, правительство говорило, что работает штаб, а от штаба мы не могли получить конкретные результаты, т. е. получился такой круговорот. С этой системой люди свыклись, и в этой не очень эффективной системе они работали. Во время пандемии нужно было действовать очень решительно, с конкретными результатами. Работу не координировали депутаты, хотя мы очень долго просили включить нас в штаб. Но это всё игнорировалось. С другой стороны, чувствовалась усталость депутатов из-за нападок, которые больше были заслуженными, чем незаслуженными. И у людей, и у депутатов, можно сказать, ощущалось внутреннее разочарование. Депутаты думали: «Что бы ты ни сделал, это всё равно не оценят». Но парламент всё равно делал важные вещи в период пандемии: госзакупки проводил, решал вопросы по ЧС и ЧП, принимал пакеты законопроектов, которые нужно было быстро утверждать.
— Вы говорите об усталости, но депутаты же пришли в парламент, чтобы решать наши проблемы. Вы же знаете, в чём обвиняют парламент: в самый пик, когда кыргызстанцы нуждались в поддержке, хотя бы моральной, никто не вышел и не успокоил народ. Этого в июле не сделал ни президент, ни правительство, ни парламент, помните?
— Говорю не об усталости от работы. Не все 120 депутатов, но большинство, в том числе и я, помогали, но желания осветить в прессе наши действия не было. Как вы говорите — чтобы было заметно. Такой работы не случилось. Не потому, что многим депутатам было всё равно, было наплевать. У людей сложилось такое впечатление потому, что пик пришёлся на июль. Но парламент всё равно собирался. Что бы парламент ни делал, это не воспринималось информационно. Но когда парламент стал собираться, заговорили, что это очаг заражения. Я помню, что 30 июня и в июле мы собирались, а потом был пик и многие депутаты после заседания от 30 июня заболели. Как и всё население, они — 90 % из них — лежали дома, лечились, и сотрудники аппарата президента тоже. Всё это вылилось в такое безвластие.
— Пытались ли депутаты созвать сессию, чтобы хотя бы обозначить основные приоритеты, направления, чтобы потребовать от правительства выполнения всех обязательств, в том числе по донорской помощи, чтобы всё было прозрачно проведено? Вы, как вице-спикер, что сделали для того, чтобы собрать депутатов, решить все эти вопросы?
— Мы несколько раз пытались собрать депутатов, отдельные депутаты собирали подписи, чтобы созвать внеочередное заседание. Я обращалась к спикеру с предложениями собраться. Женщины-депутаты были очень активны. У нас есть чат в Ватсапе, где мы обсуждали наше включение в штаб, мы и письма писали, чтобы нас включили в штаб. Сохранились письма и о том, что нужно созыв собрать. Я также вошла в комиссию по распределению денежных средств, которые собирались от народа на открытый счёт. Там работа тоже была сопряжена со скандалами, потому что часть комиссии, в том числе и я, хотела, чтобы деньги шли на зарплаты медикам. Система была непрозрачной, отчёты невозможно было получить.
— Именно это очень бурно обсуждается, потому что известно, чем завершилась работа комиссии по изучению таких вопросов. Как вообще поступала помощь в Кыргызстан и как она распределялась?
— Я была в комиссии по распределению денег со спецсчёта. Тогда работала вице-премьер Аида Исмаилова, она была председателем комиссии. И сколько бы мы ни просили собраться и сделать всё прозрачно, мы не могли получить на это ответ. Нам объясняли, что донорские деньги и доплата поступали в общий бюджет. То есть невозможно было всё отследить. Например, мы хотели тратить средства не на доплаты, а на СИЗы, потому что по ним тоже невозможно было понять, в какие больницы они поступают, как распределяются. В соцсетях всё время говорилось о нехватке, а когда к главному врачу больницы приезжали, он говорил, что на складах всего достаточно. Можно сказать, это были отголоски бюрократии: главврачи тоже привыкли так работать — отчитываться, что всё хорошо. Они боятся что-то откровенно рассказать. Например, Счётную палату нельзя было привлечь к работе, поэтому мы были против. Сейчас она не может проверить счёт, на который деньги поступали от народа, и то, как они распределялись, потому что это внебюджетные деньги. Поэтому мы так и не добились конкретных отчётов. Вице-премьер-министр Асрандиев тоже выступал, его тоже сильно критиковали. Он объяснял, что деньги, поступающие от доноров, идут в бюджет, часть из них идёт на зарплаты, пособия, пенсии.
— Почему деньги, поступающие от доноров на борьбу с СOVID-19, правительство направляло на выплаты зарплат?
— Наверное, денег не было. По этому вопросу в парламенте большого отчёта ещё не было. Я не изучала этот вопрос. Об этом надо премьер-министра Абылгазиева спрашивать. Но ответы были, что в бюджете нет денег. Они вынуждены были частично направлять эти деньги на заработные платы.
— Это было правильно или всё-таки надо было другие средства изыскивать?
— У меня недостаточно информации, но в целом, конечно, это было ненормально. Вообще было достаточно времени, чтобы подготовиться. Во всём мире был кризис, у всех были потери, но основные вещи надо было сделать. Было два месяца — до июля, когда произошёл коллапс, — на то, чтобы обучить врачей, освободить места, быстро отстроить больницы из конструкций. Люди обращались ко мне как к депутату, я звонила министру и замминистра здравоохранения, чтобы положить людей в больницы. Многие просто не могли попасть в больницу, не было даже возможности получить капельницу.
— В период пандемии мы видели, как вы реагировали на происходящее в стране: вы обозначили основную проблему — обеспечение СИЗами медиков. Вы одна из первых госпредставителей признали, что у медиков действительно большие проблемы с обеспечением защитными средствами. Как к вам поступила эта информация и решился ли этот вопрос на уровне правительства?
— Вопрос с СИЗами на уровне правительства не решился, была неразбериха, которая до сих пор продолжается. Думаю, если запросить отчёт и сделать расследование, невозможно будет отследить их распределение, потому что не было единой платформы, где можно было бы это отследить. Простые граждане покупали не только СИЗы, но и кислородные концентраторы, помогая так больницам и обычным гражданам, — не знаю, фиксировало ли это правительство или Министерство здравоохранения. Проблема была ещё и в том, что обычные врачи боялись, они выходили через знакомых. После того как я поговорила с врачами, которые заболели и попали в реанимацию, эта информация появилась. Когда она была освещена, они замолкли и побоялись говорить о нехватке СИЗов, потому что их мог наказать главный врач.
— К вам обращались?
— Ко мне лично не обращались. Но у всех есть родственники и друзья, которые болели, видели всё, и рассказывают, некоторые из них обращались. В отношении врачей было очень много критики со стороны правительства, что я раздуваю, сильно утрирую проблему. Говорилось, что на самом деле врачи заболели пневмонией, находились в тяжёлом состоянии, после они долго не выходили на связь, а после говорили, что у них всё нормально.
— Какую поддержку со стороны государства вы ощущали? Она была вообще? Как президент реагировал на то, что происходило в стране? Достаточно ли он сделал для того, чтобы страна вышла из этого состояния?
— Я изнутри всё время была на связи с аппаратом президента. Изначально аппарат президента начал собирать штат и некоторых специалистов для регулирования этих вопросов. Хорошо знаю: их силами работа была поставлена. Отделы по здравоохранению и соцвопросам работали днём и ночью. Могу сказать, что, если бы не их работа, ситуация была бы ещё плачевней. Вот вы задали первый вопрос, почему парламент так отреагировал. Изначально вопрос пандемии курировал аппарат президента. Наверное, поэтому такое сложилось ощущение, что кто-то эту работу делает. Хотя на самом деле парламент сам должен был взять на себя ответственность. А президент работал днём и ночью, точно могу это сказать. Он не вышел сам инспектировать больницы ещё на раннем этапе, когда это ожидалось, но потом он обходил больницы, давал задания, чтобы строились. Он 24 часа в сутки курировал этот вопрос. Работа с коммуникациями у него не сложилась. Думаю, в первую очередь поэтому у людей сложилось впечатление, что он не работал. На самом деле больше всех работал он. Это мои ощущения.
— Получается, что парламент практически передал свои полномочия по разрешению всех вопросов в стране другим органам власти? В первую очередь отдал президенту, чтобы тот решал все вопросы?
— Да, получается так.
— В период пика где-то две-три недели кыргызстанцы находились в огненном аду. Ни депутатов, ни правительства, ни президента не было. Куда они делись? Они испугались ответственности выступать перед людьми? Где-то на две недели все исчезли. Или все начали болеть?
— Да, все начали болеть. И, честно говоря, в правительстве, парламенте и аппарате президента мало кто продолжал работать. Июльская волна захлестнула всех. Я тоже болела две недели или месяц. В большей степени это болезнь, но другая причина — это растерянность и то, что вы озвучили, — боязнь ответственности выходить. Можно наблюдать растерянность.
— Комиссия заявила, что много ошибок допустил штаб в вопросе протокола лечения населения. Штаб задержал выход нового протокола, из-за этого закупались ненужными лекарствами по старым протоколам. Как думаете, это халатность?
— Я ещё не читала результаты работы комиссии, но очень их жду. Думаю, в парламенте тоже будут обсуждения. Насчёт протоколов, наверное, можно сказать, что это халатность. Нужно ещё изучить этот вопрос. Возможно, если из-за бюрократических проколов лечение по новым протоколам не велось, то это, конечно, большая безответственность. Я тоже спрашивала, откуда брали протоколы. Врачи очень ответственно относились, лечили строго по протоколам, никто их с неба не брал. Врачи самовольно не лечили. Другое дело, если был новый протокол и Кыргызстан его поздно принял, то мы потеряли очень много жизней, можно сказать, из-за этого. Другой важный вопрос: многих людей не принимали в больницы потому, что у них был отрицательный ПЦР, но пневмония уже была. Людей не принимали, только потом начали принимать. Это тоже была большая ошибка.
— Как думаете, Кыргызстан извлёк урок из того, что произошло? Вы видите какой-нибудь курс изменения той системы, что привела к тяжёлым последствиям?
— Думаю, Кыргызстан извлёк урок, потому что все последующие события и 4–5 октября — это отголоски пандемии. Люди своё недовольство и недоверие выразили именно таким путём, хотя всё быстро забывается. Оказывается, не всё зависит от тех людей во главе правительства, которые принимают решения. Если появится новый подход, отличающийся от бюрократичного, и сделают шаги в сторону прозрачности, то, конечно, результаты будут. А в бюрократической системе одни и те же люди, которые годами работают. Её изменить очень сложно, хотя само общество изменилось. Мы увидели работу волонтёров, отношение людей, силу общества, которое само выживало. С этой стороны очень большое давление и в соцсетях, которое влияет на работу госструктур. Уроки есть, но их надо применять. Очень сложно поменять бюрократическую систему в министерствах и саму структуру принятия решения.
— Депутаты, в том числе и вы, признают ли моральную ответственность за всё, что произошло в стране? Ведь эти проблемы складывались в течение нескольких лет, они возникли не вчера и не позавчера.
— Могу сказать, что да. Если ты депутат, если идёшь в парламент, то идёшь, чтобы решать проблемы людей. И если ситуация в стране оставляет желать лучшего, конечно, ты чувствуешь моральную ответственность.