Айнура Акматова — Начальник Управления общественного здравоохранения Министерства здравоохранения КР

— Айнура Бектургановна, я бы хотела узнать, когда вы начали работать по COVID-19?
— Работа по данной тематике началась с января, когда стало известно о первых случаях коронавируса в КНР.
— То есть вы с самого начала участвовали в борьбе с COVID-19, работая в Минздраве?
— Ну да, с самого начала.
— Как оцениваете работу Министерства здравоохранения с самого начала? Она была организованной или были моменты, которые сейчас сделали бы по-другому?
— Я участвовала с самого начала в этом процессе, но я не была тем, кто принимает решения. Думаю, всю ту работу, которую мы тогда делали, мы бы и сегодня так же выполнили. Но, конечно, из любого действия ты извлекаешь уроки и потом думаешь, что можно было бы сделать чуть-чуть по-другому. Такой пандемии за 100 лет ещё не было в мире, и мы сделали то, что смогли сделать на тот момент. Да, возможно, были трудности — закрылись границы, невозможно было своевременно приобрести те или иные лекарства, препараты, средства индивидуальной защиты. Это потому, что эти средства индивидуальной защиты постоянно не применялись по нашим нормативам. То есть в рамках пандемии, думаю, все мероприятия проводились своим чередом и выполнялись по мере возникновения случаев заражения и по мере увеличения больных в той или иной стране.
— В марте Совет безопасности дал рекомендацию правительству уволить министра здравоохранения. И было обозначено, что Министерство здравоохранения не справилось с первыми задачами, которые были поставлены. Но как думаете, насколько это решение было правильным?
— Так как я сотрудник Министерства здравоохранения на сегодняшний день, то не могу оценивать решения Совета безопасности. С моей стороны, будет крайне некорректно давать оценку. Было очень много решений об увольнениях, о несоответствии занимаемой должности. Возможно, такие решения и дальше будут приниматься. Возможно, вышестоящий орган, который должен принимать такие решения, опирается на какие-то свои выводы. Но хочу сказать, что мы, в том числе и я, весь этот период прошли от начала и до сегодняшнего дня, когда у нас есть спад заболеваемости, когда говорят, что пошла или будет вторая волна.
Конечно, очень много людей, которые говорят, что Министерство здравоохранения не сработало и вообще ничего не сделало. И хочу сказать, что мы работали: мы не спали до 3–4 часов ночи, ждали информацию о том, какова ситуация в Китае, опасались, как бы не прибавился ещё один случай. Зима была, январь-февраль, и наши сотрудники объезжали все блокпосты санитарных, карантинных пунктов, думали, как ограничить провоз вируса из других стран, оградить наших граждан от него. Наша республика была одной из 170 стран, где был зарегистрирован коронавирус в условиях пандемии по всему миру. Это, думаю, тоже говорит о том, что критиковать со стороны легко, но в те дни, когда страна ещё не понимала и даже не знала, что такое коронавирус, мы принимали меры, чтобы не допустить его в страну. Мы страна, которая граничит с Китаем, и завоз мог быть оттуда, но начали приниматься все меры, чтобы завоза из этой страны не было. Нет, не хочу сейчас сказать, что не было недостатков. Конечно, недостатки были.
— Что касается заражения медсестёр, то в основном заражения начались уже после того, как вирус проник в страну. Медики были не готовы, а потом и сами они стали распространителями инфекции. Можете сказать как эпидемиолог, как такое могло произойти?
— Есть эпидемия, есть пандемия, и нужно понимать, что это вирусная инфекция — та инфекция, которая может распространяться воздушно-капельным путём. Медицинские работники, несмотря на то что они медики, в первую очередь люди, которые, выходя из своего лечебного учреждения, ходят в тот же магазин, ездят на том же общественном транспорте, что и другие люди. Как эпидемиолог, считаю: говорить, что медработники не должны были болеть COVID-19 и они на 100 % должны быть здоровыми, неправильно. Потому что медработники, находясь внутри медучреждений, первыми сталкиваются со всеми пациентами, которые приходят с разными симптомами. Как вы знаете, инкубационный период этой коронавирусной инфекции длится до 14 дней, и во время инкубационного периода пациенты могли приходить, и приходили, без симптомов, при этом врач не мог отказать ни одному приходящему больному, не мог ему сказать: «Уходите, я не могу вас принять». Возможно, пациенты приходили уже заражёнными коронавирусом, а это один из путей заражения. Да, согласна, были случаи, что медработники действительно не умели правильно надевать СИЗы. Но извините, в период пандемии коронавируса, где нужно было постоянно носить СИЗ, их у нас было недостаточно. Конечно врачи обучались, но в то же время у многих медработников тоже есть хронические заболевания, они постоянно не могли находиться в этих СИЗах. Они могли где-то снять маски, случайно задевали лицо или, находясь в «красной» зоне, переодевались и случайно контактировали с поверхностью, где мог быть вирус. Конечно, некоторые медики действительно были заражены, потому что неправильно надевали костюмы, такие моменты тоже были.
— СИЗов вначале не было. Это показывает ситуация с массовым заражением медиков ЦСМ.
— В самом начале действительно СИЗов не было. СИЗы надо было везти из-за границы, а границы были закрыты. СИЗы производятся-то в основном в Китае и Турецкой Республике. Но там были зафиксированы вспышки заболевания, эти страны сами нуждались в СИЗах. Действительно были перебои в самом начале с поставкой в страну СИЗов. Но, как вы знаете, в самом начале не было и массового заражения медработников. Как вы помните, даже в Америке медработники вышли на забастовку из-за того, что у них не хватало средств индивидуальной защиты, и показывали, как врачи из подручных средств готовили себе маски, защитные костюмы. Очень много было таких публикаций в интернете.
— Что касается протоколов лечения, помните, в самом начале они были обозначены, но в интернет просачивались совсем какие-то другие инструкции по лечению. Откуда они появились? Официальные протоколы не доводились до медиков?
— Протоколы лечения просачивались непонятные или какие-то неправильные. Честно говоря, не знаю, какие протоколы просачивались в интернет, но протоколы лечения менялись. Ещё раз говорю, это неизведанная новая инфекция во всём мире, даже Всемирная организация здравоохранения дала первую рекомендацию по лечению COVID-19, и на основе первого хронического протокола были изготовлены протоколы в нашем национальном Министерстве здравоохранения. В данной ситуации, даже общаясь с коллегами из России и других стран, мы выяснили, что они проводят симптоматическое лечение и ведут лечение в зависимости от состояния того или иного пациента. И тогда на основе только руководства ВОЗ были разработаны наши протоколы.
— Первые два протокола не подходили для лечения пациентов в Кыргызстане, об этом говорили в основном эксперты. И они говорили, что добиваются, чтобы министерство разработало другой протокол. С чем это было связано?
https://www.facebook.com/permalink.php?story_fbid=3713024372058415&id=100000526660524
https://www.facebook.com/permalink.php?story_fbid=3715676528459866&id=100000526660524
— Как человек, который всё ещё работает в Министерстве здравоохранения и, в принципе, проходит этот путь с самого начала, скажу, что разные эксперты появляются и они имеют право говорить своё мнение, и их мнения учитывались на каждом этапе. Это новая неизведанная коронавирусная инфекция. И мнение каждого международного, местного эксперта было очень ценно для нас. На каждом этапе разрабатывались новые алгоритмы в зависимости от того, как менялась ситуация в мире и близлежащих странах. Точно так же хронические протоколы менялись, и сегодня уже четвёртую версию разработали специалисты, которые непосредственно работали с пациентами и врачами, которые заходили в «красные» зоны, которые днём и ночью консультировали больных. К сожалению, не все эксперты, которые поднимали этот вопрос, участвовали в разработке протоколов.
— Что касается медицинской статистики и разделения пациентов на больных COVID-19 и пневмонией. Это тоже вызвало очень много споров. Почему вначале была введена двойная статистика?
— Не двойная статистика. Первые появившиеся случаи внебольничной пневмонии, которую клинически подтверждали симптомы COVID-19, обсуждались научными кругами не только нашей страны, но и всего мира, обсуждала и ВОЗ. Я лично задавала ей вопрос о случаях внебольничной пневмонии, которые лабораторно не подтверждаются, но у которых клинические симптомы схожи с симптомами COVID-19. Тогда Всемирная организация здравоохранения тоже начала изучать такие случаи, и по её рекомендации были введены U071 — лабораторно подтверждённый случай и U072 — клинически эпидемиологически подтверждённый случай. Поднимали вопрос и о том, что Минздрав неправильно ведёт статистику и регистрирует только лабораторно подтверждённые случаи. Но такой вопрос поднимало и само Министерство здравоохранения ещё до того, как он начал муссироваться. Он поднимался на уровне ВОЗ, потому что в Международную классификацию болезней может вносить изменения только она. После того как ВОЗ изучила эти вопросы и узнала, что действительно есть такие клинически подтверждённые случаи, тогда и они стали регистрироваться. Но Всемирная организация здравоохранения даёт свои рекомендации, а каждая страна вправе применять их или не применять. Конечно, потом ещё были споры о том, зачем Минздрав ввёл эту классификацию, ведь количество заболевших вырастет в несколько раз.
— Была информация, что количество зарегистрированных смертей от COVID-19 больше количества смертей, официально озвученного в статистике.
— Честно говоря, не слышала такой информации, что смертей от вируса было больше, чем зарегистрировано. Но вспомните: когда встал вопрос о смертности, Министерство здравоохранения и правительство инициировали процедуру вскрытия умерших, необходимую, чтобы подтвердить диагноз. Многие родственники погибших граждан отказывались от вскрытия. Именно при вскрытии стало бы понятно, от чего умер человек. Поэтому Министерство здравоохранения инициировало вопрос о том, чтобы проанализировать уровень смертности во всех регионах, т. е. выяснить, от COVID-19 умер человек или от какого-то сопутствующие заболевания. И тогда действительно выяснилось, что многие пациенты умерли от других сопутствующих заболеваний, но им была присвоена смерть от COVID-19. Многие умирали от сердечно-сосудистых заболеваний. В свидетельстве о смерти прописывали, что человек умер от коронавируса, а на самом деле — от инфаркта. И ещё: если велась статистика по COVID-19, то у нас почти не было регистрации смертей от сердечно-сосудистых заболеваний, не было у нас инсультов, инфарктов.
— Как была организована процедура захоронений умерших от COVID-19? На похороны ходили люди…
— Во всех случаях, когда был подтверждён COVID, похороны проводились в соответствии с алгоритмом. Но во многих случаях отмечался человеческий фактор. Может, кто-то в регионах нарушал закон. Я была в Ошской и Нарынской областях. В Чуйской области я была свидетелем того, как приезжали родственники, забирали тело и, как положено, в тот же день хоронили. Но хочу сказать, что это инфекция не особо опасна после того, как инфицированный больной умер. Естественно, когда тело ещё тёплое, когда проводят омовение, нежелательно, чтобы было много людей. На похоронах, по алгоритмам ВОЗ, нельзя присутствовать большому количеству людей.
— При обеспечении больниц СИЗами возник вопрос о работе главных врачей. Были случаи, когда СИЗы поступали по линии благотворительности, а главные врачи держали их на складах. Нужно ли рассматривать деятельность главных врачей больниц?
— COVID-19 показал, что Министерству здравоохранения нужно ещё много работать. Нужно думать о кадровых ресурсах — руководителях больниц в регионах, которые управляют больницами 5–8 лет. Надо решать вопрос ротации кадров руководящего состава. COVID-19 показал: от кадров на местах зависит многое.