Алтынай Омурбекова — Бывший вице-премьер министр, бывший заместитель руководителя Республиканского штаба

— Как всё начиналось?
— Мы узнали, что такое COVID-19 в январе 2020 года, когда вернулись с новогодних каникул. Стали в мировой прессе появляться эти картинки с заражёнными. Нам казалось, что это где-то далеко, в Китае, не у нас. Поначалу всё человечество не придало этому значения. И когда уже мы стали понимать, что у нас тысячи километров общей границы и что это очень близко, 27 января президент созвал Совет безопасности. Это было первое заседание Совета безопасности, а до этого — локальное, в правительстве, когда собрали республиканскую комиссию по противодействию серьёзным инфекциям.
Президент 27 января созвал Совбез, где он дал всем конкретные поручения, что и как. И вот с этого дня, могу точно сказать, Кыргызстан почувствовал всю опасность проникновения коронавируса и его последствий. И мы вплотную занялись подготовкой к недопущению проникновения вируса в страну.
Республиканский штаб был созван 29 января под председательством премьер-министра, и вплоть до апреля, пока я не ушла с должности, штаб каждый день собирался в 10:00. Все госорганы в нём участвовали, и мы решали, какие меры нужно принимать.
У нас тогда были проблемы: наши граждане остались в Китае, именно в городе Ухане, — студенты, которые не успели вернуться до Нового года на каникулы. Стояла задача вывезти, эвакуировать студентов и тех граждан, которые остались в КНР. Шла непрерывная работа с нашим посольством, возникли очень большие сложности, потому что уже 4 февраля была закрыта граница с КНР. Мы направили ноту о временном закрытии госграницы и о прекращении воздушного сообщения. Всё уже сильно набирало серьёзный оборот.
Одновременно также дано было срочное задание Министерству здравоохранения развернуть койки на случай проникновения вируса и появления инфицированных, а Министерству чрезвычайных ситуаций, МИД — всем госорганам даны были соответствующие поручения. Фонду ОМС вместе с Минздравом поручили полностью обеспечить стратегический запас лекарств, СИЗов. Вот такие меры в феврале уже разрабатывались. Затем были непростые решения о закрытии границ с нашим стратегическим партнёром Китаем, затем с Японией, Южной Кореей, Ираном и со странами, где после Китая было зафиксировано наибольшее количество заражённых. Было принято решение о временном недопущении граждан этих стран в нашу республику. Абсолютно все санитарно-карантинные посты были развёрнуты, оборудованы тепловизором, всеми необходимыми средствами, каждый приезжающий осматривался. И несмотря на все меры по недопущению, тем не менее 18 марта уже был зарегистрирован первый случай — из страны, откуда менее всего ожидали. Наши паломники приехали из умры, и их анализы показали положительный результат. Затем уже каждый день при обследовании контактных лиц обнаруживались новые заражённые. К концу марта, с 18 по 31 марта, было инфицировано более 100 человек. Вот такой быстрый рост дало то, что наши граждане, которые приехали оттуда, абсолютно не соблюдали санитарных норм. Хотя для прибывающим Минздрав разработал памятку, в которой указывалось, что они как минимум 14 дней должны быть в самоизоляции. Сегодня смело можно сказать, что ни один человек, приехавший из умры, не соблюдал нормы, более того, люди провели обширные мероприятия по случаю возвращения, на которых также заразились люди.
Думаю, вначале никто не мог прогнозировать июльские масштабы. Если в нашей стране порядка 20 тысяч койко-мест, из них 2 тысячи мест в больницах были подготовлены. Мы в каждой области определили больницы, в которых можем открыть отделения на случай выявления, в основном это были инфекционные отделения.
Одновременно шло обучение врачей и повышение квалификации медиков на базе КГМА, где были развёрнуты курсы для всех медработников. Здесь надо сказать, что в нашей стране нет медицины катастроф. Санитарно-эпидемиологической службе за последние 30 лет, к сожалению, не уделялось внимание, что в первые дни большую проблему представляло. Так как катастрофически не хватало специалистов в этой сфере. Но тем не менее мы обучали их. Мы даже провели симуляционные обучения медиков. К примеру, приземлился самолёт, среди пассажиров рейса обнаружен больной COVID-19 — что нужно делать? Два или три таких обучения до апреля медики проходили. Выработан был пошаговый алгоритм: кто что делает, кто за что отвечает, как должна оцепить место милиция, как работать скорой, в какую больницу ей везти пациента, вплоть до того, как его транспортировать. Конечно, базовые знания есть в инструкциях, но уже когда реально с этим столкнулись, очень много пошло не по ним. Карантинные меры были введены своевременно, была проведена очень большая информационная работа. Абсолютно через все информагентства мы пытались донести информацию о том, как соблюдать дистанцию или самоизоляцию дома. Были приняты нелёгкие решения о закрытии мест общественного питания, развлекательных заведений, что в свою очередь представляло большую проблему для экономики, но тем не менее для сохранения здоровья граждан это нужно было сделать.
Премьер-министр Великобритании Борис Джонсон, когда весь мир вводил ограничения, отмечал, что самое главное — не ввести карантинные меры слишком рано, иначе, когда они будут реально нужны, люди уже устанут сидеть дома, потом сложнее будет их загнать. То есть нужно чётко понимать, когда наступит час икс, когда мы должны закрываться на карантин. Возможно, мы тоже рано закрыли людей на карантин, но, когда карантинные меры были отменены, мы слабину дали — где-то перестали сохранять эти меры, в связи с чем позже произошёл всплеск. Но когда сегодня говорится, что мы не успели подготовиться, в этом тоже есть истина. Не были развёрнуты койки, когда люди были на карантине. В самом начале говорили, что вирус не живёт при температуре +25°, это заставило нас думать, что с наступлением жары вирус исчезнет. Но, как оказалось, июль стал чёрным месяцем. Именно в жару вирус стал стремительно распространяться.
— Почему паломников не изолировали на 14 дней?
— Паломники прилетели из хаджа двумя рейсами: один, порядка 200 человек, приземлился в Бишкеке, второй, около 300 человек, — в Оше. Тогда Саудовская Аравия не входила в группу стран риска, в ней были только Китай, Япония, Южная Корея, Иран и Афганистан. Граждане этих пяти и наши граждане, прибывающие оттуда, должны были находиться в 14-дневной обсервации. Кроме того, граждане европейских стран — Италии, Германии и Великобритании — и наши граждане, прибывшие оттуда, также проходили 14-дневную обсервацию дома. В Саудовской Аравии тогда болели 19 человек. А мы закрывали сообщения со странами, где количество больных превышало 100 человек. Но мы не учли, что, видимо, в Саудовской Аравии вели статистику заражённых только среди собственных граждан и что во время паломничества были граждане из разных стран. Когда задерживались рейсы, все они толпились в аэропорту, вот там-то, возможно, и произошло заражение наших граждан.
Когда мы узнали, что из Саудовской Аравии прилетят два рейса, штаб решил взять мазок у всех пассажиров, проверить на всякий случай, хотя в алгоритмах это не было прописано; алгоритмы утверждал и штаб, и Минздравом. На всякий случай взяли мазки и благодаря этому выявили, что у троих тест положительный результат. Мы стали обследовать следующую партию, оттуда и стали выявляться.
— Значит, алгоритмы были неверными?
— Алгоритмы разрабатывались группой лиц, и мы брали опыт стран. И со странами, где на душу населения приходилось, например, больше 100 заражённых, были закрыты авиасообщения. Сначала пять стран, после мы закрыли и европейские страны. Список пяти стран перерос в список из 21 страны. И только после выявления заражённых с хаджа стали закрывать авиасообщение с Саудовской Аравией.
— Кто принимал решения?
— Оперативные решения о том, какие страны включать или не включать, принимало Министерство здравоохранения по статистике ВОЗ. Затем оно вносило предложения в штаб. Минздрав сообщал, что, согласно данным ВОЗ, в этих странах болеет такое-то число граждан, и вносил предложение закрыть авиасообщение с этими странами и отравлять приезжающих оттуда на обсервацию. И мы в Республиканском штабе принимали решение.
— По поводу врачей…
— Был шквал негодования, что медиков не обеспечили необходимым. Буквально на первом заседании штаба мы дали поручение Министерству здравоохранения совместно с Фондом ОМС закупить СИЗы и стратегический запас лекарств минимум на три месяца, проработать это с фармкомпаниями и т. д. У каждой организации здравоохранения есть свой бюджет, у нас финансовая автономия; соответственно, Фонд ОМС и Минздрав спустили директиву всем главным врачам, и они должны были сразу провести тендеры и закупить СИЗы. Хронологию восстанавливаю и вспоминаю: практически на каждом заседании штаба мы говорили Министерству финансов обеспечить своевременное финансирование. Вспоминаю, что на каждом заседании штаба и Минздрав, и Фонд ОМС жаловались, что не дают денег. Помню, как на повышенных тонах разговаривала с руководством Министерства финансов, потому что оно не обеспечивало нужное финансирование, которое в свою очередь Фонд ОМС должен был передать организациям здравоохранения, а те в свою очередь — закупить СИЗы. Затем было принято решение, что Министерство здравоохранения сделает централизованный закуп. И в последние дни марта, когда были найдены источники финансирования, мы сделали достаточно объёмный заказ в КНР. Ещё одна проблема была в том, что Китай уже не работал и только в марте он немного запустил производство. Но тогда возникла другая проблема: весь мир встал в очередь к Китаю за ИВЛ-аппаратами, СИЗами, респираторами и тест-системами. Мы через наше посольство прорабатывали вопрос, и оно небольшими партиями пыталось всё нам отправлять. Пока источник финансирования и поставщик нашёлся и пока сформировался заказ, мы с министром ушли, а следующий министр не проводил тендер. Было принято решение, что этот тендер проведёт Всемирный банк.
— Как насчёт обвинения в бездействии и саботаже?
— Поручения о закупке были даны с первых дней, т. е. с 29 января. Есть протокол заседания штаба, где Министерству здравоохранения и Фонду ОМС было дано задание сделать закуп СИЗов и всего прочего. Уверена, они бы закупились вплоть до сегодняшнего дня, по мере необходимости закупались. Я после проводила опрос и узнала, что Минздрав давал запрос главным врачам. Думаю, ещё будет разбирательство по поводу того, когда Министерство финансов реально открыло финансирование и когда из Фонда ОМС деньги ушли главным врачам на закупку. Здесь нет такого, что кто-то не захотел купить. Поручение было дано, Министерство финансов, уже точно могу утверждать, несвоевременно открыло финансирование Фонду ОМС, который несвоевременно передал деньги, чтобы закупались.
— Почему вы не подняли тогда этот вопрос?
— Он поднимался. Я дважды разговаривала с министром финансов, и каждый раз на заседаниях штаба мы писали об обеспечении финансирования. На уровне премьер-министра также рассматривался этот вопрос. Но тогда — вы, наверное, помните — и поступлений в бюджет-то не было. У Минфина тоже будет что сказать, он станет говорить, что из-за неработающих предприятий пошли выпадения из бюджета, что начало года и денег не было, что были обязательства и по соцвыплатам, и по пенсиям и что, соответственно, средств, чтобы дополнительно открыть финансирование, не было. Уверена, он так скажет.
Есть эпидфонд, на который вначале было выделено только 5 млн сомов, после ещё выделили. В общей сложности до апреля в эпидфонде было 30 млн сомов.
— Если денег не было, почему с вас требовали решения всех вопросов?
— Здесь не было такого, чтобы мы не дали поручений и эти поручения не были выполнены.
— Вы были бессильны?
— Сейчас это выглядит так. Уверена, все аудиозаписи с заседаний штаба сохранились. Мы каждый раз Минфину говорили о необходимости открытия своевременного финансирования. Минздрав и Фонд ОМС поднимали вопрос недофинансирования. Минфин открыл финансирование только в апреле, стали массово закупать, когда стало очень дорого. Но сказать, что тесты были на открытом рынке, нельзя. ПЦР-тесты мы брали только в России. Она нам дала 500 ПЦР-тестов, потом ещё поступили. Для неё это тоже было новым, она говорила, что ей нужно обеспечить и свой рынок. Но тем не менее она нам дала 500 тестов, потом ещё, а потом и больше стала поставлять. Отдельно к ПЦР-тестам нужны были и реагенты, их выпускала другая компания, но и у неё их не было. То есть мы без конца сидели на телефоне. Потом мы стали прорабатывать этот вопрос с Беларусью, было непросто их привезти. Мы обратились и к Узбекистану: после переговоров двух премьер-министров Узбекистан направил гуманитарную помощь в виде 800 ПЦР-тестов. Эти тесты не лежали в свободной продаже, чтобы говорить, что мы не закупились.
— Позже оказалось, что тесты неэффективны?
— Неэффективными оказались экспресс-тесты из Китая. Выяснилось, что у них много ложноположительных и ложноотрицательных результатов. И было принято решение — уже после того, как я ушла, — не использовать эти экспресс-тесты в диагностике. Полностью перешли на ПЦР-тесты. Тогда Россия, видимо, на поток поставила производство тестов, проблем уже не было ни с реагентами, ни с ПЦР-тестами.
— Как вы отнеслись к тому, что вас и министра сделали крайними в ситуации?
— Я была в недоумении, потому что 17 марта на очередном заседании Совета безопасности президент Сооронбай Шарипович меня похвалил, что нашло отражение даже в решении Совбеза. Это был предпоследний Совбез, когда я выступила с информацией о том, что мы делаем. Тогда ещё не было зарегистрировано больных. И президент сказал, что оценивает работу Республиканского штаба удовлетворительно. Лично в мой адрес несколько раз высказал положительные отзывы, сказал «вы стараетесь, работаете». В решении Совбеза есть пункт: «…заслушать информацию Алтынай Омурбековой и признать работу Республиканского штаба удовлетворительной». Буквально через 13 дней, 30 марта, на очередном заседании штаб уже решил, что мы с министром саботируем, признал нашу работу неудовлетворительной, а на следующий день уволил. Я была в недоумении, потому что мы работали вместе, на каждом заседании штаба присутствовали заместители из аппарата президента и заведующий отделом социального развития, и ни одно решение без их ведома или, допустим, самостоятельно не принималось. Любое решение принималось коллегиально, оно много раз проверялось аппаратом президента. О каждом шаг, даже дипломатического характера, мы консультировались. Когда закрывали границы или ещё какое-либо решение принимали, например о закупе ПЦР-тестов или формировании заказа, мы работали сообща. И если тщательно разбираться, то не только министра и меня как курирующего заместителя премьер-министра, а весь штаб и каждого, начиная от пограничников, сотрудников таможенной службы, ветеринарной инспекции и заканчивая сотрудниками здравоохранения, можно было уже уволить. Считаю, что тогда был такой этап, когда не стоило менять руководителей. Потому что мы наработали опыт. Мы буквально шли как слепые котята, потому раньше наша страна с таким не сталкивалась. Наши службы, что уже можно сегодня констатировать, не были готовы к такой эпидемии. Конечно, мы все вместе, все члены Республиканского штаба, этот опыт нарабатывали, мы шли через опыт других стран, мы сверяли часы с другими. Наши посольства были ориентированы на то, чтобы еженедельно давать нам информацию о том, как с инфекцией борются в этих странах, и послы Германии, Великобритании давали нам информацию.
— Что было не сделано? О чём вы сожалеете?
— Вот выписка из протокола от 29 января: «Министерству здравоохранения и Фонду ОМС обеспечить неснижаемый запас лекарственных средств, провести централизованный закуп каждых средств и СИЗов». То есть это о чём говорит? О том, что на первом заседании Республиканского штаба эти вопросы поднимались. Получая каждый раз такие поручения, Минздрав и Фонд ОМС пытались что-то сделать. Были даны поручения Минфину о выделении средств. На начальном этапе несвоевременное финансирование тоже сыграло роль, всё остальное делалось по инструкции, которой нужно следовать при наступлении эпидемиологической ситуации. Смотрю, всё было сделано верно. Развёрнуты койко-места, где-то обучен персонал — инфекционисты, вирусологи, эпидемиологи. А вот всех остальных привлечённых медиков и студентов, конечно, не обучали. Такого масштаба, такого количества человек никто не предполагал. Я вспомнила: тогда мы развернули 2 тысячи коек по всей стране, а вот когда июль наступил, получилось, что нужно чуть ли не 10 тысяч коек только в Бишкеке. Вот какая обращаемость была.
— О чём вы сожалеете?
— Сожалеть нужно на уровне опыта. Уже в феврале было бы начато отдельное строительство больницы на тысячу коек. Если бы мы знали, что такие последствия будут, однозначно подготовили бы тысячу коек, новую больницу, отдельные больницы в регионах, по-другому оснащённые. Тогда закупали бы кислородные концентраторы и ИВЛ не только из Китая, а из других стран, где бы они и по какой цене не продавались. Конечно, всего этого у нас в достаточном количестве не было, прогнозов, что всё так сложится, не было. Тогда мы бы 50 % всех расходов сократили, но направили бы на покупку СИЗов не только в Китае, но и в Турции. Но особо хочу подчеркнуть, что в феврале мы приняли решение о запрете вывоза медицинских изделий. Турция, Китай, Россия и другие страны приняли аналогичное решение. Это потом, уже в марте, когда у них вирус пошёл на спад, Китай стал налаживать производство, вот тогда страны выстроились в очередь, в том числе и Кыргызстан. И самое главное — информирование населения и карантинные меры, возможно, надо было проводить не тогда, а чуть позже, когда кривая сильно вверх пошла. Наверное, я бы ввела жёсткое наказание из-за несоблюдения мер защиты населением, вплоть до штрафов. Надо признать, что и население не соблюдало меры предосторожности: когда говорили не собираться — всё равно собирались; когда говорили носить маски — не носили; когда просили обрабатывать руки — не делалось. Где-то и наши граждане халатно отнеслись к себе, вследствие чего всё это мы и получили. То есть не было взаимной ответственности.
— Если бы вернуть время назад…
— Если возможно было бы вернуть время вспять, я бы начала с обучения врачей. Надо было без конца их обучать тому, как лечить и не заразиться. Второе, это увеличение койко-мест, обеспечение СИЗами, непрекращающийся запас лекарственных средств. Может быть, нужно было полностью отменить все барьеры при ввозе лекарственных средств, концентраторов. Может быть, тогда мы бы во всеоружии встретили болезнь. Почему в Японии, Корее не произошло массового заражения? Потому что они очень осторожно начали соблюдать все меры предосторожности. Я бы, наверное, упор сделала больше на информирование населения и пошла бы на меры, чтобы население не нарушало режим. Может быть, тогда все эти ИВЛ и койки не понадобились бы.
Но если утверждать, что мы бы простояли и не заразились, то такое невозможно. Мы — часть глобального мира. В каждой группе мигрантов, которая возвращалась, выявлялись заражённые. Избежать нам, к сожалению, не удалось бы. Это был вопрос времени — 18 или 30 марта, но это всё равно бы произошло. Но, с другой стороны, мы должны были подготовиться более тщательно.
— Вы подготовились бы, если вас оставили бы в должности?
— Сейчас неэтично говорить, что если бы меня оставили, то я бы сделала всё по-другому. Но однозначно трёхмесячный опыт работы позволил бы многие вещи сделать на опережение. Но всё, что произошло, воспринимаю как личную трагедию. Потому что я была человеком, который стоял в самых первых рядах (плачет). Чувствую всё время укор, и он всё время будет чувствоваться. Хотя понимаю: когда я работала, до всего этого ещё далеко было. Как бы всё сложилось, если бы я продолжала работать? Этот укор у каждого из нас будет: и у премьера, и у президента — у всех, кто имел к этому отношение. Единственное успокаивает, что тогда я ни разу не слукавила, ни разу не схалявничала, делала всё на износ, но где-то, видимо, не хватило знаний и опыта, к сожалению. И сегодня нам нужно уроки извлекать.
— То, что вы сейчас так эмоционально реагируете на мой вопрос, говорит, что вы чувствуете моральную ответственность?
— Моральная ответственность всегда будет, потому что, хотя и говорят: «Это не при нас было» или ещё что-то такое, но эта ответственность будет на всех руководителях, на всех членах Республиканского штаба, кто был в это время. Потому что — как иначе? Если бы это были единицы, но 1 364 человека на сегодня. Так вообще не умирают люди. Это теперь будет моей личной трагедией.
— Говорят о второй волне…
— Я написала письмо премьер-министру Боронову, СМС-сообщение отправила. Я постоянно на связи с коллегами, потому что не могу дома сидеть. Я всё время мониторю, где могу помочь, где-то стать волонтёром. Я написала премьеру, что переговорила со строительными компаниями, с «Бишкеккурулуш». Они сказали, что у них 200 строительных компаний и достаточно будет, если правительство пригласит хотя бы 20–30 крупных из них, которые смогут взять Иссык-Куль и сделать капремонт. Им это ничего не будет стоить, но надо, чтобы был запрос, что такой капремонт нужен. Они ранее направили письмо от Союза строителей, но реакции от правительства не было. Я написала об этом Кубату Айылчиевичу, сказала, что надо готовиться к осени, что сейчас временное затишье, но не надо расслабляться, нужно подготовиться. Плюс я выслала ему, что МЧС России начало сворачивать мобильные госпитали, потому что они больше не нужны. Но эти госпитали нам нужны, потому что наши люди обращаются в стационары. Это временная, вынужденная мера, но это рассадник вируса, так как туда люди приезжали со всего города на такси, на общественном транспорте, врачи и волонтёры потом шли домой, т. е. никакие санитарные нормы не соблюдались. А мобильный госпиталь — это госпиталь, и в нём всё есть. Я ему написала, что, может, он обратится к коллеге, пусть Россия нам передаст эти госпитали как гуманитарную помощь? Он сразу ответил, что они думают об этом и готовятся к осени.
Я позвонила первому вице-премьер-министру Батырбекову, попросила его, чтобы он также занялся вопросами строителей и ремонтом гостиницы «Иссык-Куль». Но строителям так и не перезвонили. И потом мы услышали, что две инфекционные больницы — это мало. Я также им написала, чтобы они полностью освободили Спецбольницу, пусть все выписываются оттуда — надо полностью весь резерв коек готовить к осени. Потому что больница оснащена, в ней есть реанимационные отделения, условия, там можно от 700 коек и, если бы мы развернули «Иссык-Куль» до тысячи коек, мы были бы готовы к осени. Но последуют совету или нет, не знаю, потому что 100 мест — это мало.
— Вы готовы стать волонтёром?
— Я и так стала волонтёром, особенно в июльские дни. У меня был Смольный — «помоги лечь в больницу». Лекарств не было. Дошло до того, что звонил главный врач Национального госпиталя и просил разместить врачей после обсервации, так как в «Ак-Кеме» мест не было. Искали знакомых, у кого гостиницы есть. Потом стали звонить врачи джальской больницы, которые вышли из «красной» зоны, — СИЗов нет. Мы с подругами собрали 125 тысяч сомов. В Тюпе как раз всё началось. Ко мне обратился парень, который рассказал, что в Тюпе полный завал, и просил помочь. Мы сразу 50 тысяч туда отправили, а на 75 тысяч СИЗов закупили и отвезли в Джал. Всё, что от меня зависело, я старалась делать. В основном пытаюсь к богатым людям обращаться: они помогают тихо, молча, кому-то что-то докупить, кому-то питание организовать. Сидеть спокойно — не время