Амир Талипов — Соавтор протокола МГНОТ по лечению ДВС-синдрома на фоне COVID-19

Я Амир Талипов, врач-хирург из Кыргызской Республики. Работал в Evangelisches Krankenhaus Herne-Eickel (NRW, Deutschland) в качестве гостевого врача-ассистента и в этом году поступил на Research в Erasmus University of Rotterdam (Rotterdam, Netherlands). Я должен был начать карьеру в качестве врача-исследователя в Голландии с августа этого года, но в мае университет спросил: хотите начать работу/учёбу в этому году или в связи с пандемией наши планы изменились?
Принять решение было болезненно, ибо я к этому долго шёл: на 7,0 сдал IELTS, писал научные статьи со студенческой скамьи, получил международный врачебный опыт. Но любовь к моей бабушке изменила все. Я принял решение остаться, ибо знал: вирус дойдет и до нас — и тогда, кроме меня, некому будет спасать моюсемью и друзей. Только я, конечно, не ожидал, что всё будет так. Как на войне
В марте, после удачного поступления в Голландии я стал самостоятельно изучать новую болезнь SARS-CoV-2. Меня, как и всех, тогда пугало: почему так много смертей, почему люди умирают, как лечить, что делать… Я стал изучать все источники: публикации из Harvard University, Stanford, Erasmus University Rotterdam, JAMA, The Lancet — и прислушивался к словам-постам человека, которого я знал с 2015 года, а читал его и слышал о нём, наверное, с первых курсов, ибо его фамилия известна почти каждому медику из бывшего СССР — доктор медицинских наук, профессор Павел Андреевич Воробьёв. С 25 января 2020 года Павел Андреевич стал писать и выпускать работы о том, что мы можем победить COVID-19. Нам нужны антикоагулянты, классическая свежезамороженная плазма и плазмаферез. Он стал расписывать патологические пути ДВС-синдрома на фоне SARS-CoV-2 и первым в мире предложил уникальную тактику лечения коронавирусной инфекции. Многие сопротивлялись или не понимали его. В соцсетях шли войны сторонников официальных методов лечения (антибиотиками, препаратами от ВИЧ-инфекции, от малярии и т. д.) против сторонников методов,предложенных Павлом Андреевичем.
Я добавился в закрытую группу врачей в Фейсбуке — COVID-19 Physician Group, где медики со всего мира делились данными с передовой битвы против SARS-CoV-2. Лондон, Сингапур, Нью-Йорк, Берлин —количество участников группы в самый пик было около 120 тысяч активных пользователей. Стала выстраиваться концепция о том, что надо лечить ДВС-синдром, а не вирус. Я создал штаб у себя дома. Выстроил коммуникацию между профессорами, учёными и коллегами — медиками со всего мира.
В группе медиков шли сводки, как во время войны: тромбозы, инфаркты, инсульты, тромбоэмболия, респираторный алкалоз, сепсис, цитокиновый шторм и т. д. В это время Павел Андреевич с 9 апреля начал свои уникальнейшие вебинары о самой загадочной болезни этого года. Павел Андреевич где-то на протяжении шести часов отвечал на вопросы со всего мира: о диагностике, тактиках, прогнозах…
К маю 2020 года мы издали свой первый протокол лечения ДВС-синдрома на фоне COVID-19. Это стало самой великой работой моей жизни в мои скромные 28 лет, ведь то, к чему я прикоснулся, стало спасать сотни тысяч жизней по всей Земле. Сейчас существует уже третья редакция этого документа, где базово ничего не поменялось, но добавились новые виды антикоагулянтов и немного изменилось оформление.
Только к августу 2020 года весь мир плавно начал соглашаться, провёл рандомизированные исследования по антикоагулянтам, и уже от людей, что раньше спорили с нами или говорили, что ничего не надо делать, мы стали слышать о чудодейственной антикоагулянтной терапии — и то с теми или иными личными выводами. А в октябре из Университета Калифорнии (Сан-Диего) пришло прямое патогенетическое подтверждение наших трудов: лечение препаратами гепаринового ряда не позволяет вирусу войти в клетку, ибо вирус использует вещество гепарансульфат и, по сути, гепарин является антидотом и может даже блокировать развитие SARS-CoV-2 в организме хозяина. Такое, конечно, удивило даже нас. То, что вирус так тонко работает в организме, мы и не могли предположить!
Примерно в то же время МГУ им. Ломоносова опубликовал свой клинический протокол, куда включены были те же антикоагулянты и некоторые другие препараты. Всё различие было только в классической триаде ДВС-синдрома, не было свежезамороженной плазмы и ДВС-синдром так и не был прописан.
Пик. Июль.
В городе звучат сирены скорой помощи. Как-то я насчитал 40 сирен в день, хотя позже узнал, что в момент пика было около 4000 звонков на станцию скорой помощи. Служба 118 пала от перегрузок. Фейсбук стал плавно превращаться в одну большую историю болезни, и самое главное — пошёл страшный дефицит лекарств, особенно антикоагулянтов. Эти препараты и раньше были редки в нашей стране. Причин для этого много.
Школа гематологии в нашей стране разрушена, разрозненно существует очень малое количество специалистов в этой области. По сути, у нас в стране кадровый голод специалистов узких специальностей, ведь это очень сложная отрасль — наука о крови. Она требует знаний, которые постоянно дополняются, мощнейшей школы и пожизненной отдачи. Думаю, это тоже сыграло свою роль в масштабе трагедии SARS-CoV-2. А самое главное,в обществе и среди специалистов шли дискуссии больше о масках и антисептиках, нежели о концепциях лечения и тактиках. И в решающий момент, когда должны были выступить кризис-менеджеры от медицины, их просто не было, и сейчас нет. ДВС-синдром всегда был загадкой для многих. Хотя это довольно-таки частое явление, особенно в оперативной гинекологии, хирургии, травматологии, ортопедии, реанимации… При нём нарушается свёртывающая система крови после тех или иных внешних, внутренних воздействий: после операций, после вирусных инфекций, на фоне онкологических процессов и т. д.
Помню, как мне помогали лечить тромбоз нижней конечности у моей бабушки после успешно проведённой операции по замене тазобедренного сустава в 2017 году, и даже на фоне профилактической антикоагулянтной терапии. Тогда я так же, как все в июле, бегал по городу и искал поштучно эноксапарин, надропарин,ривароксабан. Про апиксабан вообще не знал, его и сейчас довольно трудно здесь найти, а в пик был егокатастрофический дефицит. Цены взлетели до 212 $ за упаковку эноксапарина. Цены на тоцилизумаб взлетели до нескольких тысяч долларов за упаковку, хотя что тогда, что сейчас этот препарат не является основным и на 100 % эффективным при цитокиновом шторме на фоне COVID-19. Я его за всю свою работу с пациентами ни разу так и не назначил.
Я изучал ДВС-синдром по работам доктора медицинских наук, профессора Андрея Ивановича Воробьёва: смотрел его лекции, читал его монографии. Познакомился с его учеником — кандидатом медицинских наукАсланом Джукаевым, врачом-гематологом из Грозного. Узнал коллегу по нашему совместному протоколу — доктора медицинских наук, профессора Андрея Алексеевича Зайцева. Андрей Алексеевич первым в мире провёл исследование пульс-терапии метилпреднизолоном и описал изменение в лёгочной ткани как пневмонит, а не как пневмонию. Позднее я познакомился с трудами доктора медицинских наук, профессора ЗиновияСоломоновича Баркагана и его концепциями лечения, о которых он докладывал в ведущих институтах по всему земному шару.
К июлю появилось ещё много интересных врачей. Например, Наталия Ленская и Игорь Соколов предложили своё видение тактики лечения коронавирусной инфекции. Я пробовал тактику Наталии Ленской однажды, в случае затяжного посткоронавирусного синдрома, а статья Игоря Соколова появилась очень кстати, когда в моей практике стали появляться пациенты после 7–11 антибиотиков.
В начале июля я наткнулся на протокол лечения из США от известного врача — мирового специалиста по неотложной и критической медицине Пола Марика.
Пол Марик запомнился мне тем, что описал опыт лечения сепсиса без антибиотиков. Он давал гормоны — метилпреднизолон и несколько витаминов, и больные излечивались. Он, по сути, нарушил устои классической медицины. Впоследствии я сталкивался с другими исследователями, пытавшимися повторить его успех, но мало у кого получилось.
На него тоже обрушилась критика, когда он сказал, что перешёл к схеме лечения тяжёлых больных METH+.Joseph Varon, один из соавторов протокола под редакцией Пола Марика, поделился в журнале Medscape от 16 июля схемой лечения: метилпреднизолон, аскорбиновая кислота, тиамин и гепарин. В июле я перевёл наш протокол на английский язык, написал Полу Марику и предложил им рассмотреть наш опыт лечения ДВС-синдрома, где мы оставили как основное оружие только антикоагулянты, свежезамороженную плазму, атяжёлым больным предложили гормональную пульс-терапию метилпреднизолоном.
Умирает мой учитель по хирургии — доктор медицинских наук, профессор Исхар Сувазович Фунлоэр…
Некоторые врачи знали о ДВС-синдроме на фоне вируса. Я читал в одной из газет, что врач на юге страны сама себе колола свежезамороженную плазму и получала гепарин. Но в целом на фоне страха и, видимо, шока люди массово стали закупать препараты из группы антибиотиков и тоже искали ответы. Доходило до того, что люди пытались от безысходности лечиться препаратами от гепатита С. Лаборатории и аптеки были парализованы. Порой я ждал неделю, а то и две, результаты на ферритин и параметры свёртывающей системы человека. Работал вслепую, как Николай Амосов. Развернул у себя дома, на балконе, штаб.
Третьего июля я записал видео на Фейсбук, где со всеми поделился нашими наработками и протоколом лечения от COVID-19. Написал Павлу Андреевичу, что ситуация в нашей стране катастрофическая! Пытался выйти на разных людей, принимающих решения в нашей стране, — различных меценатов и т. д., говоря, что знаю, что надо делать, но нам нужен Павел Андреевич Воробьёв! Павел Андреевич был готов приехать! Меня стали кормить обещаниями, а не поступками, мне стало неудобно перед учителем, мы опять остались один на один, и его приезд так и не получилось организовать.
Заболел сам… Пошла бессонница, резало в горле, головные боли, анализы сдать невозможно! Проверил себя на платформе искусственного интеллекта и написал учителю, что вирус меня задел. У меня была клиника энцефалита и субфебрильная температура. Страшные головные боли. Начал приём ривароксабана в дозе 20,0. Потом дошёл до 60,0 в сутки, и через день все симптомы стали уходить. Болеть было некогда: в стране — пик!
Доходило до 250 звонков в день. Коллеги, друзья, родственники. Мой двор, где живу, стал превращаться в обсервацию. Вирус стал заходить в каждый дом. Люди самостоятельно покупали себе лекарства для капельниц и на дому лечились, чаще всего без присмотра врачей и даже без анализа крови. Появились дневные стационары по всему городу. Антикоагулянтов уже нет. Я сам стал искать их для своей семьи и выложил очень круглую сумму, ибо это единственное лечение, первый шаг из классической триады по лечению ДВС-синдрома. Появилась группа поиска лекарств «Фармпоиск», появились телеграм-каналы помощи благодаря ЭрмекуИсмаилову, а наш протокол стал цитироваться даже на уровне государства, но в искажённом виде.
Люди, чаще не-медики, очень интересовались нашей работой. И по соцсетям перекидывали наше исследование. Андрей Воробьёв мл. создал искусственный интеллект по диагностике COVID-19 с точностью до 90 %, и с помощью него прошли обследование несколько тысяч кыргызстанцев.
С мая я стал обучать коллег. Первый и мой самый лучший ученик-коллега — это Бекмамат Сурапов, клинический ординатор анестезиологии и реанимации. Бекмамат первым в стране понял уникальность и важность нашего исследования и стал прислушиваться и анализировать каждое наше слово, он стал первым из моих учеников, кто начал самостоятельно принимать решения и вытаскивать тяжёлых реанимационных больных. До октября 2020 года я активно подключался к мониторингу его больных и консультировал его по моему профилю, но большую часть работы он всегда проводил сам, особенно по параметрам кислородной поддержки и по мониторингу динамики особо тяжёлых случаев — с IL-6 (200, 150, 75).
Бек начал обучать коллег — все стали штудировать наш протокол и активно бороться с ДВС-синдромом в разных концах страны.
Умирает кандидат медицинских наук врач-хирург Эрмек Маратович Носинов. Эта новость очень болезненно ударила по мне, ибо я учился у него в стенах КРСУ на медицинском факультете, и он направил меня на первом курсе на клиническую практику в Чуйскую областную объединённую больницу в отделение травматологии. Потом, в 2015 году, я пошёл в клиническую ординатуру к доктору медицинских наук, профессору Эрнсту Хашимовичу Акрамову — заведующему отделением хирургии № 1 в Чуйской областной больнице.
Стали умирать мои знакомые, друзья друзей. Звонили: «Помогите, у меня дома умер дядя, умер муж, брат, жена, дедушка, бабушка… Что нам делать?!» Как только такое слышал, не мог отказать. А как откажешь, если человек только что потерял любимого и близкого человека? Приходилось вести самые запущенные и тяжёлые случаи. Когда надежды уже не было, тогда-то мы и стали применять классическую триаду лечения ДВС-синдрома в полном виде — протокол МГНОТ. Вытащили больного с объёмом поражения лёгочной ткани до 90 % с уровнем IL-6 после 3000 мг метилпреднизолона –75. Госпитализировать или этапировать в стационар было невозможно, и мы пошли на самый высокий риск — лечить тяжелобольных дома, ибо если бы отказали в помощи, они умерли бы на глазах. Так и назвали — «терапия надежды». И у нас получилось.
Познакомился с коллегой Чинарой Джантошевой из Rashid Hospital Emergency and Trauma Center. Она стала поддерживать и делиться тактиками ведения самых тяжёлых больных. Она борется с ферритинами по 25 000 исепсисами, массово поступающими на фоне пандемии.
Умирает моя соседка. Смерть была тихой. Она жила в соседнем подъезде, оттуда иногда доносился редкий кашель. Она была хорошей бабушкой. Когда я был ребёнком, она угощала меня клубникой, была всегда добра ко мне. Она была уже в возрасте за 80… Но было так больно… Родственники были в печали и совсем растеряны. Видимо, они даже не знали, что она болела, и они тоже. Я прочитал с ними молитву и поехал к очередному пациенту…
Телефон стал горячим: консультации шли 24/7, как и выезды. Бывало, приезжаю домой, а уже утро — и снова звонки.
Появились наконец-то антикоагулянты. В основном люди сами их заказывали из разных стран, порой быстрее,чем официальные аптеки или больницы. В соцсетях и телеграм-каналах люди порой бесплатно, а порой и с трёхкратной наценкой стали делиться друг с другом. Смертность начала падать и достигла минимума где-то к августу. Весь июль город не спал. Люди искали помощи у всех, у кого можно было. Меценаты стали открывать свои стационары, чаще в зданиях гостиниц или бывших кафе, ресторанах.
Заболела моя тётя. Пошёл микротромбоз глаза. Заболела другая тётя, там ферритин был 1500 и клиника летаргического энцефалита. Заболели одноклассники, друзья из университета. У некоторых даже наблюдался цитокиновый шторм либо сильные изменения психического статуса. Боролся за всех.
В августе у меня пошёл PTSD (посттравматический синдром). Вроде бы и пик пройден, а я каждую ночь всёдумал, мог ли спасти больше. Мог ли я быть в каждой больнице, где умирали люди, мог ли спасти соседку бабушку, мог ли изменить то, что было, или это всё предрешено судьбой? И самое главное — хватило ли бы меня? Лента в Фейсбуке превратилась в лист памяти. Умирали коллеги, знакомые, известные люди. Вроде бы итак меньше спал, старался больше работать, а всё равно мало успел. Стали появляться списки памяти из разных источников. В пик и слёз не хватало, да и на них не было времени, а после уже увидел масштаб трагедии.
С февраля 2020 года я пошёл волонтёром в благотворительную организацию «Народный штаб борьбы с COVID-19». Мы там поделились ролями. Кормили врачей, больницы, милиционеров и военных на блокпостахво время карантина; кыргызстанцы, живущие за рубежом, стали выходить на нас. Я консультировал сообщества кыргызстанцев из США и ОАЭ об особенностях и нуждах для закупа медицинских изделий за границей, чтобыпомочь нашей стране. Респираторы, маски, средства защиты, потом лекарства… Люди со всего мира стали отправлять для своих близких всё для борьбы. Появилось много других схожих структур со схожими задачами: довозили тяжёлых больных до стационаров, оказывали помощь на дому, давали кислород тому, кому было тяжело дышать, искали лекарства для тех, кто не мог себе их позволить.
Город дышал как один и жил каждым днём, чтобы спасти друг друга. Один на один против самого убийственного вируса 2020 года. Не только город, а вся страна.
Я до сих пор помню одного дедушку. Звонил его сын: у них три ампулы гепарина, анализы сдать не могут, его отцу (этому дедушке) было плохо, жар, не может встать с постели. Отменяю все антибиотики и прочее, начинаю растягивать эти три ампулы гепарина. Надо было вести так, чтобы протянуть, и плавно потом ещёвывести из тяжёлого состояния. Сын еле-еле нашёл низкомолекулярные гепарины по ампуле. Я так же делилдозу, чтобы хватило. Дед выжил.
Когда у моей бабушки был тромбоз после операции по замене тазобедренного сустава в 2017 году, у меня тоже не было денег. Помогли друзья. Они так и сказали: «Держи, тебе они сейчас нужнее». И я быстро побежал за лекарствами от аритмии и за антикоагулянтами уже в другой дозировке (лечебная антикоагуляция отличается от профилактической по дозировке и кратности приёма). Так мы и спасли мою бабушку в 2017-м.
Николай Амосов во время Второй мировой войны провёл около 10 тысяч операций, лечил на дому, разворачивал полевые госпитали прямо в деревнях. Потом он, кстати, написал кандидатскую по лечению ранений коленного сустава. Я, наверное, провёл то же самое: каждая квартира моих пациентов стала стационаром, приходилось сутками мониторить в течение двух недель каждую семью, ибо шло кластерное заражение. Видел всё: COVID-19 у беременных, детей с ферритином 500, вирус на фоне болезни Альцгеймера, на фоне мигрени, диабета, мультивирусное заражение и т. д. Так никого и не довёл до стационара, боролся за каждый дом. Тысячи жизней!
Азиз Асхатович Наманов, выпускник Новосибирской школы ортопедии и хирургии, стал бороться за жизни детей на пару с Азизом Турдиевым.
В момент затишья в сентябре, когда количество пациентов резко сократилось, я попытался обучить больше людей тактикам и методикам. Стал снимать видеоклипы в формате фильмов о методиках лечения, делился историями борьбы со схожими заболеваниями с ДВС-синдромом, взял студентов на обучение. На полное обучение ушло около двух-трёх месяцев.
Всегда помню моего 88-летнего дедушку-пациента, за которого мы боролись, то, как он меня встречал с улыбкой и рассказывал о своих снах и переживаниях. Когда он выздоровел, он спел нам песню и даже станцевал от счастья.
Сейчас ситуация повторяется по масштабам, но общество научилось более методично бороться с вирусом. Лаборатории усилили масштаб работы, появилась оперативность. Определённый лекарственный дефицит есть, но не такой критичный, как в июле. Сейчас стало трудно с гормональными препаратами на рынке, но в целом они доступны. Государственный протокол официально признал антикоагулянтную терапию от последствий COVID-19 как основную, впрочем, как и весь мир. На государственных ТВ-каналах постоянно рассказывают о важности сдачи анализов и недопустимости самостоятельного лечения антибиотиками без показаний.
За время пандемии я дал 12 интервью, где открыто делился с людьми моими замечаниями и наблюдениями по поводу ситуации с COVID-19. Моя работа продолжается: зимний коронавирус сильно видоизменился и требует более тщательного подхода и ведения. Симптоматика стала скрытой и опасной. География моих пациентов расширилась: Россия, Беларусь, Казахстан. Если летом клинические симптомы как-то совпадали с анализами крови, то сейчас стало намного сложнее — тихие цитокиновые штормы, тихие ДВС-синдромы. Всё снова, как на войне.
15.12.2020
Бишкек, Кыргызская Республика
COVID-19: хроники
Весна-2020, читаю новость: мой университетский преподаватель — в группе добровольцев. Агай сам по профессии военный инфекционист, нам же преподавал основы военной медицины. На его лекциях всегда были живые дискуссии, истории из полевой практики, хотя он мог быть как все: делать слайды и т. д., но он всем нам стал Дядей. Помогал с советами, как поступить правильно, всегда говорил правду.
Я сразу набираю ему: «Агай, Вы там как?» Ну как, сами понимаете как. Он-то сказал просто: «Нормально». Сердце моё не выдержало. Страна закрыта на карантин: не доехать, не приехать. По сути, медики остались один на один. Чем бы ему помочь, да и как? Обращаюсь в Народный штаб к Лейле, показываю его фотографию, рассказываю, как он работал инфекционистом в Афганистане, где лечил людей от тифа! Что он отличный человек и хочу помочь. И решаюсь ему передать посылку: медикаменты на всякий, маски-респираторы (вдруг ему своих не хватит, да и он такой — и не попросит лишнего) и чай-кофе, ибо сам знаю, как это — работать за идею.
Респираторы взлетели в цене до 10–20 $ за штуку, да и качество было так, как у маляров, — как повезёт. А что делать… Ладно я, а как же он там один. Лейла разговаривает со своими друзьями по старой службе и находит транспорт, но только до Оша. Дальше надо самому. Вспоминаю Мирбека-байке — хирурги бывшими не бывают.
Собрал посылку, почувствовал себя, как на Второй мировой. Это уже недавно мы узнали: медиков от COVID-19 по всему миру погибло больше, чем в ту войну.
Приехала девушка-волонтёр от Лейлы, и всё — дальше ждать.
Через сутки посылка в Оше. Мирбек-байке встретил и отправил с такси под своим контролем дальше.
На коробке было написано: «Врачу-добровольцу…» — и написал письмо, что «уважаю…» и «пожалуйста,возвращайтесь».
Мирбек-байке сдержал слово, наш учитель был тронут: «Амир, как?!»
«Мы вас не забыли, Агай…»
Он потом остался на подольше и помог многим. И как я был рад, когда он перезвонил, уже из дома. Но тут пошёл уже мой пик.
https://www.facebook.com/amir.talipov/posts/3506361262787908
COVID-19: хроники
Июль: зелёная кровь
Обращается ко мне знакомая по поводу своего отца.
Состояние было некритичное.
Но успели уже пролечиться от COVID-19, была сильная клиника энцефалита, страха смерти, изменения психики на фоне вируса и ещё семь антибиотиков в анамнезе. Семь подряд (!) на протяжении 20 дней. И уже вроде бы ничего особенно не беспокоит — так, голова туманная и слабость. А всё самое интересное только начиналось.
Начинаю проверять всё комплексно.
Сразу бросается в глаза ферритин 900.
Рядом смерть. Вспоминаю статью из Гарварда, там описывали случай смерти на ферритине 800.
Началась битва. Эноксапарин 0,4 трижды в сутки, 4 дня. Эффекта нет. Добавляем ривароксабан 20,0 — эффекта нет. Как было 900, так и осталось.
Уже начинаю переживать, что распад такой сильный идёт. Сильнейший ДВС.
И тут появляются язвы на ногах, а из них идёт, не поверите, зеленоватая кровь — я в шоке.
Вспоминаю статью о том, что объёмные кожные изменения при COVID-19 могут быть признаком плохого исхода. Тогда в мире об этом говорил только наш учитель Павел Андреевич, журнал JAMA четыре статьи опубликовал — и то больше наблюдательные: вот такие язвы, потом они умирают. И Игорь Соколов писал.
Может, было и больше, но не видел просто.
Дочь спрашивает, почему кровь зелёная. Я сам не понимаю.
Всё проверяем снова: сопутствующие — диабет, не выставленный ранее, но это неважно. Надо спасать. Смотрим на УЗИ-доплере сосуды нижней конечности: пока сосуды живы.
Иду ва-банк! Эноксапарин 0,6 трижды плюс ривароксабан 20,0. На 4 дня.
Через двое суток ферритин 600. Язвы на ногах излечиваются и покрываются корочкой, кровь становится красной, обычной. Я сидел на скамейке у магазина, когда анализы пришли на телефон, стал кричать от счастья, прыгал. Люди даже и не представляли, почему я такой счастливый. Мы остановили смерть.
Через трое суток ферритин 300. Чистая победа. Потом плавно сбавил антикоагулянты и спокойно отпустил в жизнь.
Дочка пациента собак спасает. Спасла хорошего щенка, которого сбила машина, поделилась новостью, решила в честь меня и назвать пёсика. Жаль, я взять не мог, у меня Тузя есть. Но фотки того пёсика вижу — вспоминаю пациента.
Потом мы с Алибеком Ермухамбетовичем думали, почему кровь зелёной была. И он подсказал про грибок.
Шло нарушение трофики тканей на фоне вирусного распада и такого ферритина, и пошли предсмертные язвы. Но так как в крови было много антибиотиков, то кожный грибок стал буйствовать и сел просто на язвы,изменив цвет крови в ране на зелёный.
Грибок дал нам, по сути, подсказку, чтобы мы были быстрее, а мы просто её вовремя увидели и сделали то, что должны.
https://www.facebook.com/amir.talipov/posts/3486419478115420
COVID-19: хроники
Первый пик: тромбоз
История эта случилась в августе. Ко мне обратилась молодая девушка с жалобами на сильнейшие головные боли, долгую бессонницу, невозможность нормально работать и жить (дезориентация). Она искала ответы на свои симптомы, и судьба её привела ко мне.
Стал смотреть по всем анализам, а там ничего хорошего: вышел не только SARS-CoV-2, но и герпес проснулся,титры огромные, и ещё краснуха!
Воспаление шло мощнейшее, анализы серьёзные. CRP около 200, фибриноген зашкаливает. Гинекологический анамнез настораживал тоже.
На седьмые сутки полное выздоровление, на 11-е сутки полная нормализация анализов.
Проходит полтора месяца — и звонок ночью.
Осмотр: все хирургические симптомы резко положительные, всё так, чему мой учитель Э. Х. Акрамов и учил меня.
Экстренное УЗИ — апоплексия (тромбоз).
Созываю коллег, разворачиваем операционную.
Фибриноген в 4 раза выше нормы, гемоглобин 29 — идёт коагулопатия потребления.
Кирилл пошёл главным хирургом, я вторым — и началась борьба против смерти! Два часа шла операция.
Приступаю к терапии по З. С. Баркагану. Реаниматолог, кстати, очень удивилась: «О, вы знаете ДВС-синдром!Похвально, такое редкость».
И не поверите, на утро она уже здорова. А через несколько дней спокойно уже можно было выписывать. Анализы все пришли в норму.
https://rus.azattyk.org/a/30961014.html?fbclid=IwAR3oyOuouEen2ug6o3QL7TeLqCO9U9mLtePHcq1B9xT7zZX1UXMQo9MSa2Y
https://www.facebook.com/photo?fbid=3167647993325905&set=a.390020031088729
11 августа, 2020
Я бы хотел начать эту заметку с выражения соболезнований всем, кто потерял родных, любимых, близких, друзей.
К сожалению, наше медицинское сообщество также пострадало и потеряло блестящих учёных, профессионалов.
Моё изучение COVID-19 привело меня сначала к совместной работе с международной группой разработчиков COVID Physicians Group, затем к тесной работе с Московским городским научным обществом терапевтов, к специализации по эпидемиям в The University of Hong Kong и к самой работе с пациентами.
В условиях пандемии и массового поступления пациентов с клиническими проявлениями SARS-COV-2 в различной степени тяжести я исходил из аналогии с военным временем, когда в критический момент пикакаждый телефонный звонок и каждая консультация могли стоить жизни человека. Пандемия не спросила ни у кого из врачей, кто мы по специальности. Она дала только задачу, и очень сложную, а решать приходилось только самому.
Максимальный возраст моих пациентов — 87–91. Сейчас все они в состоянии полного здоровья.
Самый тяжёлый случай был с квадроинфицированием на фоне посткоронавирусного синдрома с тяжёлой клиникой ковидного энцефалита.
Десятки, сотни жизней, долгие сутки без сна, переживания за жизнь и судьбу пациентов, ночные вызовы, звонки…
Жалгыз дарак токой болбойт (примерный перевод — «один в поле не воин». — Прим. авт.).
Я бы хотел сказать спасибо:

• Павлу Андреевичу Воробьёву — за протокол МГНОТ, постоянную поддержку и за то, что без него ничего бы не было;

• Игорю Соколову — за ту публикацию, которая появилась в тот самый момент, когда массово поступалипациенты вживую и дистанционно;

• Хасану Баиеву, хирургу из Harvard MS, — он всецело поддержал моё решение выйти на передовую в борьбе с COVID-19;

• Чинаре Джантошевой (Rashid Hospital, UAE) — за её актуальные советы и тактики по ведению критических пациентов из ведущего мирового госпиталя;

• Бекмамату Сурапову, ставшего теперь мне не только коллегой, но и близким другом, особенно когда боролись за жизнь пациента с 72%-ным поражением лёгочной ткани и победили три цитокиновых шторма;

• Василию Власову — за его грамотный анализ текущей эпидемиологической ситуации;

• Болоту Калмырзаеву — за его взаимопонимание;

• Азизу Турдиеву — за его публикации о респираторном алкалозе и его связи с COVID-19;

• А.А. Сорокину — за напоминание о циркадианном десинхронозе и серотониновом цикле;

• А.А. Наманову — за понимание особенностей течения COVID-19 у детей;

• Paul E. Marik, Eastern Virginia Medical School; Department of Internal Medicine; Chief, Pulmonary and CriticalCare Medicine, с которым мы стали обмениваться мнениями о тактике при тяжёлых случаях и об эффективном лечении;

• моему другу Атаю Касымбекову — за его бесконечную помощь;

• моим близким, семье, которые на «телефоне» переживали за меня, за моё здоровье.

Особая благодарность моим пациентам, которые здорово мне помогали, были честны со мной и открыты.
Но расслабляться рано. Впереди проблемы посткоронавирусного синдрома, возможная вторая волна пандемии и т. д. Эта болезнь, новая и коварная, до сих пор изучается.
Обещаю продолжить работу и в этом направлении совместно с МГНОТ, наравне с University College London, Harvard MS, American Society of Hematology и др.
Врачебный путь — это дорога длиной в жизнь, где каждый пациент — это целая вселенная.
28 июня, 2020
Лента стала похожа на историю болезни. Здоровья всем вам. Надеюсь, недомогание пройдёт в самой лёгкой форме.
Маленькое назидание, чтобы вы не навредили себе. Можете выкинуть бесчисленное количество антибиотиков, которые вы накупили. Во-первых, к вирусу они никакого отношения не имеют, а для профилактики бактериальных осложнений хватит и одного препарата. И у всех есть побочки, вплоть до самых грозных: сердечной смерти и потери слуха навсегда.
Иначе, когда антибиотики по-настоящему будут нужны, они уже не помогут и следующей будет эпидемия антибиотико-устойчивых туберкулёза, пневмонии и т. д.
С препаратами для иммунитета в виде свечей, настоек, витаминов можно сделать то же самое. Туда же, в мусорку. Не существует препарата, повышающего иммунитет. А вот побочки у всех этих чудес есть, вплоть до камней в почках и почечной недостаточности. Витамины группы B вообще ноль полный.
Пока всё ещё непонятно, в какой именно момент человек с COVID-19 становится опасным для окружающих. Одни выделяют фазу пресимптоматики даже у бессимптомных (это когда явных симптомов нет, а вирус уже передают). Только вот какого количества выделяемого вируса хватит для заражения окружения?
Одни учёные уже выделили по группе крови восприимчивость к вирусу, сделали прогноз течения.
И я не могу понять, почему в одной семье у кого-то вируса нет, а кто-то болеет в тяжёлой форме.
Вообще многое мы поймём уже ретроспективно, т. е. когда пандемия пройдёт. И то не факт. Вот только когда? Одни считают, что переболеют все, другие — что вирус станет сезонным. Думаю, все не переболеют. Даже если взять всеми любимую аналогию с гриппом: все тоже не переболевают, хотя, как писал ранее Василий Викторович, мы всегда мало изучали ОРВИ.
Было исследование, что в каждой стране статистику надо умножать на 10 или на 100. Это связано с проблемами человеческого фактора и мерами правительств на бумаге и вживую.
В какой-то момент цифры остановятся и жизнь вернётся в прежнее русло. И вернутся живое обучение, самолёты, отдыхи, границы, и, глядишь, что-то, может, изменится и в лучшую сторону.
Надеюсь, вирус обойдёт наших близких, родных, любимых. Здоровья всем нам.