Азиз Суракматов — Бывший мэр города Бишкека

— Расскажите о первом опыте борьбы с коронавирусом. Что это было для вас?
— Это было что-то неизвестное. Никто не знал, что это такое. COVID-19 был похож на чрезвычайную ситуацию, как землетрясение, цунами, своего рода природное явление, в котором никто не был виноват, ни президент, ни мэр — никто. Оно появилось во всём мире, и от него не было противоядия. Мы не могли дать лекарства, поставить капельницы, не было антивируса. Это было что-то новое, непонятное для нас.
— Когда в Бишкеке появились первые случаи?
— Ну, первые случаи были такие, мелкие. Завозные. Из Саудовской Аравии приехали люди, и южные регионы заразились. И как-то началось проникновение в Бишкек. Конечно, был страх, и мы начали думать, что мы делать, если у нас будет такая же волна, какая была в Испании, Италии и в некоторых европейских городах. Мы смотрели в интернете, наблюдали, как они действуют.
— Была паника? Потому что мы все были спокойны, увидев статистику в конце февраля, мол, слава богу, у нас нет.
— Паники изначально как таковой не было, но она появилась тогда, когда люди начали умирать. Мы отслеживали каждого больного и работали над каждым больным. Плюс с теми людьми, с которыми он контактировал. Ежедневно также проводились заседания штабов — и Республиканского, и городского. И вначале случаев было мало, вы помните, было по 3, 5, 10 случаев. Мы тогда работали с каждым больным индивидуально. Паники в городе не было.
— А у вас?
— У меня тоже не было.
— То есть вы взвешенно принимали решения?
— Да.
— Как вы их принимали?
— Принимались решения по тем алгоритмам, которые нам давал Минздрав. Специалисты в этой области, наши эпидемиологи принимали алгоритмы, инструкции. Мы старались по ним работать. Наша задача была минимизировать контакты и донести до людей, что надвигается опасная болезнь.
Я одним из первых в декабре дал задание создать экономические штабы, потому что будут такие проблемы. На самом деле у нас тогда ещё с правительством был об этом разговор, я ещё тогда почувствовал, что у нас будут экономические проблемы. Выпадение бюджета почти на 1 млрд сомов, это почти 15 %. Мы создали штаб, плюс перешли в режим полной экономии. Мы отказались от некоторых проектов.
— С какого периода?
— С февраля-марта мы уже начали об этом думать. В принципе, большие проекты, которые у нас есть в городе, мы не остановили. У нас все служащие вовремя получили зарплату. Но некоторые бюджетные статьи мы сократили. За счёт этого крупные проекты — по приобретению автобусов, по строительству проекта «Балалык» — у нас остановились. В нижней зоне у нас приостановились сроки реализации проектов по паркам. Другие проекты мы не останавливали. Думаю, эта ситуация выправится только весной.
— А вы экономический штаб при мэрии создали своим решением, да?
— Да.
— То есть правительство не давало вам задания создать штабы?
— Как такого у них решения не было. Они появились позже. Но мы предварительно на уровне города уже думали, что делать. Когда уже сфера услуг, транспорт начали закрываться, тогда началась совместная работа. От правительства большого финансирования не было, мы не использовали те средства и гранты, которое перечисляло нам правительство.
— Что вы сделали с экономическим штабом? На что вы аккумулировали эти средства?
— У нас не было средств. Те средства от грантов, от международных доноров мы не получали. Мы просто работали на экономии.
— Сколько удалось сэкономить?
— Сократили расходы примерно на 20 %. Просто перестали финансировать некоторые статьи. Приглашали тех же подрядчиков, поставщиков, с теми структурами, с которыми работаем. И просили немного подождать. И все с пониманием отнеслись. И самое главное, мы не остановили работу. Бишкек не остановился. Ни по каким статьям. Мы только остановили транспорт и кафе. Это на наших гражданах не сильно отразилось. Мы считаем это победой.
— Люди возмущались, что транспорт остановили. Это всё-таки было давление. И рестораторы возмущались…
— Транспорт, на наш взгляд, самый опасный источник заражения. И туда заходят разные люди. С утра медики добирались до работы, вечером возвращались. И в это же время перемещались наши горожане и разносили вирус. Поэтому мы во время режима ЧП транспорт полностью остановили. Потом, когда ввели режим ЧС, это тоже было нашим решением, мы ограничили работу транспорта: 3 часа днём и 3 часа вечером. Наша задача была, чтобы люди не катались на транспорте. Транспорт предназначался для того, чтобы добраться на работу и обратно домой. Мы даже в обед отменили проезд, чтобы никуда не ездили, запретили передвижение на транспорте. Вы помните, да? С 10:00 до 17:00 транспорт не работал. И поэтому днём в это время город стоял. С утра добирались до работы, работали целый день и вечером возвращались. Остальное время транспорт был заблокирован. Конечно, недовольных было много, но это вынужденная мера. Думаю, эта мера дала свой эффект. У нас идёт снижение, падение. У нас уже третий день нет больных COVID-19, только пневмония пошла, восемь человек. И уже второй день нет нового случая COVID-19. Постоянно всё мониторим, и, если даже будет хоть какой-то маленький рост, мы опять остановим всё. И транспорт, и кафе — всё остановим. Нет ничего важнее жизни людей. Если мы спасём жизнь одному человеку, то эти меры стоят того. Будем ходить пешком.
— Что касается режима ЧП, считаете ли вы, что его введение было своевременным? Или надо было немного подождать?
— На тот момент во всём мире был большой рост. Если бы мы не ввели режим ЧП, то получили бы намного больший рост. Не могу утверждать, правильно это было или нет. Но допускаю, что если бы мы не ввели тогда режим ЧП, то ситуация была бы хуже. Считаю, стратегически это было правильное решение. Потому что люди начали слушать нас, начали сидеть дома. Мы потом, после более налаженной ситуации, начали открывать всё потихоньку. Не представляю, что было бы, если бы мы всё открыли и никаких ограничений и действий не было. Тогда критики было бы больше. Думаю, то, что в городе сейчас всё функционирует, это уже большая заслуга.
— Какова была роль мэрии во время режима ЧП? Мы знаем, что комендант взял всё в свои руки, но какова была роль мэрии тогда?
— Мэрия взяла на себя все функции жизнеобеспечения в городе: энергообеспечение, транспорт, санитарную очистку, работу всех наших структур, в том числе водообеспечение, вывоз и утилизацию мусора, — мы многие функции выполняли во время режима ЧП. Вы понимаете, что было бы, если бы город остановился и мэрия перестала работать? Мы бы всё заполонили мусором, не было бы воды, света. Все наши ежедневные функции, которые не видно сейчас, мы в режиме ЧП исполняли. Комендант выполнял действия во время режима ЧП, ограничительные функции, функции военных. Чрезвычайным положением всегда занимаются люди в погонах. Комендантами обычно назначаются люди в погонах. Поэтому он выполнял свои военные функции, я выполнял, как начальник города, свои.
— С мая город полноценно перешёл в ваши руки в прямом и переносном смысле. Вы были руководителем города в режиме ЧС, вы контрольные и даже надзирательные функции взяли на себя. С чего вы начали и почему произошёл такой всплеск заболевания в июле?
— Возможно, мы остановили режим ЧП немного раньше. Возможно, мы дали возможность людям контактировать друг с другом и друг друга заражать. Была практически полная свобода у людей, и в итоге мы получили пик в конце июня — июле. На этот момент мы приняли меры: ограничили транспорт, кафе до 20:00 работали. На вынос ограничений не было. У нас были ограничения на посещение парков, кинотеатров, массовые занятия спортом. Некоторые ограничения мы ввели очень жёстко. Многим это не нравилось, в том числе и нашим членам Республиканского штаба. В августе началось снижение заболеваемости, и мы начали ослаблять ограничения. Всё продлили на два часа. И ввели метод поднятия и спуска ограничений. Начали регулировать, подстраиваться под COVID-19. И в этой ситуации надо было чувствовать, где опускаем, а где задерживаем.
— Как вы это чувствовали?
— Велась работа городского штаба. Руководитель ЦГСМ, Горздрава, плюс наши акимиаты рассказывают о ситуации, и при обсуждении принимались решения. Люди заходили, выходили. Конечно, мы и прессу отслеживали. Думали, мы действовали правильно, и всё, что смогли, мы сделали.
— Вы тоже заболели и немного выпали из процесса, да?
— Меня не было 12 дней. Я вышел на работу и начал открывать стационары.
— Расскажите, почему раньше нельзя было открыть стационары.
— Когда в городе больницы начали переполняться, не было койко-мест, мы начали искать пути решения. К нам обращались обычные люди, которые не могли попасть в больницы. Мы думали, как помочь простым людям. У нас была идея во Дворце спорта открыть стационар. Нам сказали, что нет санитарных норм, нет койко-мест, стен. Это было примерно за пять дней до открытия стационаров.
— Вы заболели 20 мая, 2 июля вышли на работу, 3 июля дали команду и 4-го числа открыли стационары?
— Четвёртого числа мы открыли дневные стационары. Я предложил закрывать ширмой койко-места, думали из плёнок или матерчатых тканей делать ширмы. И вот пара дней обсуждения, 3-го числа решили открыть четыре стационара, и тогда меня поддержал президент. Я с ним поговорил, обсудил всё, сказал, чего не хватает, и он одобрил. Вначале мы хотели открыть только во Дворце спорта, но потом решили открыть четыре стационара по городу: в Первомайском районе — во Дворце спорта; в районе Восток-5 — в ФОК им. Раатбека Санатбаева; в Ленинском районе — в «Газпроме»; в Октябрьском районе — в пекарне. Когда мы открыли, у нас очередь была по 40 человек. Несмотря на то что койко-мест было 200, на улицах стояло по 30–40 человек. Мы открыли ещё четыре. У нас по городу появилось восемь стационаров. И всё равно не хватало. Тем более добираться тяжело. Транспорта нет. Сейчас откроем транспорт — люди начнут заражать друг друга. Охват расширили и открыли ещё четыре. По городу было уже 12 дневных и два ночных стационара открыто.
— А хватило средств?
— Да. Нам начали помогать бизнесмены и врачи. Из других регионов приезжали врачи, дежурили. Тогда уже стало более или менее, но в начале месяца в дневных стационарах умерли девять человек. Потом в общей сложности 11 смертей было зафиксировано в стационарах. Остальное всё чётко шло. Человек приходил, у него температура, одышка. У нас в каждом стационаре было по 30 кислородных концентраторов. А в первые дни, да, у нас пять было, два было. А потом мы довели до 30. Приезжал человек, дышать не мог. Лечили сутки. Если у него динамика положительная, он шёл домой. И каждый день он приходил в одно время и получал капельницу. Лечение длилось от 5 до 10 дней. Он приходил, откапывался и уходил.
Эти стационары и правда стали решением, потому что потом такие же стационары открывались и в регионах. Идея пошла из Бишкека, и это был поворотный момент, когда пошёл спад. Потому что, когда мы их только открывали, была сильная паника в городе, негде было лечиться, не было лекарств. Когда открыли стационары, паника ушла дней за пять. Мы наконец сбили эту панику. Потому что, как мы заметили, болезнь паническая. Человек начинает паниковать, задыхаться. А когда он знает, что рядом есть концентратор, капельницы, то спокойней себя чувствует. И людям надо было дать уверенность в том, что мы их вылечим. Но это, конечно, был вопрос к Минздраву. Но мы обеспечивали их местами.
— Почему вовремя не решили вопрос с лекарствами? Если проводились рейды, почему нельзя было заставить фармкомпании повернуться к народу лицом?
— С фармкомпаниями больше сработал рыночный механизм. Потому что все наши аптеки в городе частные. Для любого частника, бизнесмена главное — извлечение прибыли. Они воспользовались моментом, захотели получить больше прибыли. Во время войны, например, всегда продают оружие, это супер прибыльно. А во время пандемии выгодно продавать лекарства. И некоторые наши жадные фармацевты воспользовались ситуацией. Но рынок сам всё урегулировал. Не думаю, что мэр должен бегать по городу и говорить привезти лекарства. Меня бы никто не послушал. Просто начали привозить столько лекарств, сколько нужно. Если лекарство продаётся, его надо привозить; спрос рождает предложение. Это рыночный механизм. И если есть предложение, всегда есть спрос. Привезли. Уверен, паника была искусственно создана. Когда мы на склад ездили, там этих лекарств было горы. И сегодня они лежат и пропадают, понимаете? Лекарств было столько, сколько надо. Их просто продавали в 5–6 раз дороже. Аптеки закрывали, и мы, конечно, не могли создать гос аптеку.
— А что по поводу госконтроля?
— Госконтроль — это, скорее, функция лицензирования. Это функция специализированная. Есть же у нас лекарственное обеспечение. Конечно, мы связывались, пытались наладить работу. Дефицит лекарств недолго продолжался. Когда началось давление со стороны власти, мы стали требовать перестать спекулировать и привозить столько лекарств, сколько надо, говорили: «Или мы вас закрываем и начинаем открывать госаптеки». Тогда уже появилась реакция, и они начали что-то делать.
— Реально ли открытие госаптек?
— Это убыточно. Фармдеятельность — это больше менеджмент. Государство — плохой менеджер. Можно сделать социальную аптеку, но создать госаптеку и при этом получать прибыль? Есть две аптеки: госаптека очень убыточная, а частная — очень прибыльная. Не получается. Поэтому нам нужно скоординироваться, чтобы и бизнесмену было прибыльно, и государству было выгодно. А эти две госаптеки, которые запланированы на такие чрезвычайные случаи по линии департамента лекарственного обеспечения, можно было создавать.
— Вы чувствовали давление со стороны общества?
— Почему-то на мэрии оно не отразилось.
— Чувствовали ли вы реакцию со стороны общественности на то, что делаете?
— Мы действовали незаметно, и нашу работу было не видно. Мы не показывали её.
— Почему не показывали?
— Зачем нам пиар в таких условиях и в такой момент? Считаю, мы сделали свою работу хорошо.
— По поводу оказания гумпомощи, вы же её афишировали…
— Гуманитарная помощь была оказана хорошая. Всё пытались снимать на камеру. Я, например, ни разу не снимался. Нам бизнесмены помогали, правительство, плюс из бюджета частично раздавали.
— Считаете ли вы, что надо было немного жёстче поступить, чтобы ситуацию облегчить в июне-июле?
— Не думаю, что мы могли всё предвидеть. Вы не знаете, и я не знаю, что произойдёт завтра. Мы можем предугадывать, но режим ЧС или эпидемию мы не могли предугадать. Мы действуем по мере появления ситуации. Тем более от этого вируса нет лекарств. У любого человека, если он заболеет гриппом, сначала берут мазок. Проводят анализ и говорят: этот грипп победит это лекарство. А мы боролись с болезнью, от которой нет лекарств, понимаете? И как с ней бороться? Учёных тогда вините за то, что они не вовремя создали лекарство. Даже такие крупные державы, как Америка, Китай и Европа, тоже болели. Обвинять сейчас власти Кыргызстана в том, что они как-то не так поступили, неправильно. Есть пара крикунов в интернете, но они же ничего не понимают.
— Бывало, приезжали наши граждане из России и не подчинялись приказу властей?
— Прибывшие из Соль-Илецка приехали на четырёх автобусах. У них у всех взяли анализы, а потом разместили в «Ганси». Въезд был со стороны Чуйской области. Я этот вопрос не отслеживал, но думаю, что там взяли анализы у всех и отпустили только тех, кто был с отрицательным результатом.
— Вы научились жить с коронавирусом? Врачи говорят, что надо эту болезнь принять, а потом излечить.
— Не знаю, как принять. Есть такое мнение, что кто принимает, тот умирает. Зачем её принимать? Лучше её не допустить. Она одна из эпидемий гриппа, со временем может появляться. Эпидемия — это то, что уходит и возвращается.
— Город научился жить с болезнью?
— Да, но город примет COVID-19 только в том случае, если изобретут вакцину. Нам очень нужна вакцина: сделал укол или серию уколов — и всё. А до этого, раз она передаётся контактным образом, мы должны максимально исключить контакты.
— Ко второй волне готовы?
— Изначально у нас был COVID-19, потом появилась ещё пневмония. Если ещё третье осложнение не появится, то, конечно, мы готовы. Дневные стационары обогреем и откроем. Вопрос отопления будет решаться. Моё мнение: второй волны не будет. Она идёт. У нас одна большая волна, и она спадает.
— Врачи говорят, что у наших людей много хронических болезней, люди относятся к своему здоровью очень безответственно. Вы с таким сталкивались?
— До сих пор сталкиваюсь. Люди ездят в транспорте без масок, массовые мероприятия проводят. Мы же такой, рисковый народ. Ходим и считаем: пусть будет то, что будет.
— Какой урок вы извлекли?
— Не знаю даже. Я как будто вернулся с войны, у меня опустошение. Если будет рост, мы снова соберёмся и будем работать. Но для меня сейчас в приоритете провести выборы так, чтобы во время, до и после них не пошёл рост заболевания. Мэрия, считаю, всё сделала правильно. Нас критиковали, упрекали, но мы шли на вынужденные меры.