Гульгакы Мамасалиева — Гражданский активист из Ошской области

Гульгакы Мамасалиева — гражданский активист из Ошской области. В период пандемии она активно поднимала вопросы борьбы с коронавирусом в южном регионе. Она рассказала о случаях давления на медиков, о том, что помощь от государства оказывалась не вовремя. О том, что врачей заставляли извиняться на камеру за сказанную правду.
— Как вы работали в период пандемии и карантина, как помогали людям в качестве волонтёра? Расскажите, как оцениваете работу волонтёров в это время?
— Мне понравилось, что волонтёры быстро мобилизировались и что быстро наладили коммуникацию между волонтёрами. К примеру, мы создали чат «Туштук волонтерлору», где регистрировались ребята, которые даже не были знакомы друг с другом, и когда мы приглашали их в такое-то время, в такое-то место, они приходили, свободно разговаривали, протягивали друг другу руки, делегировали друг другу полномочия. Меня это очень сильно вдохновило, потому что раньше, в 2010 году, когда мы помогали во время июньских событий, такой открытости, приверженности, сопричастности, соучастия от молодёжи было мало.
— Кто эти люди, волонтёры? Как они самоорганизовывались в вашем регионе, в Ошской области?
— Это люди, которые просто находили ссылки, писали друг другу, созывали друг друга, говорили, например: «Ребята, кто свободен? Я могу бесплатно подвозить врачей на работу. Кто ещё со мной может встать в ряд? У кого ещё есть машина?» То есть это просто люди, которые во время пандемии сидели дома. Это бизнесмены, студенты, члены неправительственных организаций, таксисты, мигранты, которые просто приехали в страну и застряли. Энергичные ребята, которые хотели стране помочь и предлагали любую помощь, какой они располагали.
— Почему появилась организация волонтёров? Почему она стала намного популярнее, чем правительство?
— Просто эта ниша оказалась свободной. Вообще в МЧС есть команда добровольцев, они в своё время открыли международную организацию — структуру при МЧС, в которой добровольцы регистрируются и дают согласие о том, что если вдруг случится ЧС в Кыргызстане, то им звонят и в любой момент они должны быть готовы. Специально добровольцев обучали, готовили, и на это уходило много денег. Но, к сожалению, то ли эта база устарела, то ли механизм не сработал, но МЧС не смогло заполнить эту структуру, и эту нишу заполнили волонтёры по своей инициативе. Не говорю, что государство плохо сработало, а волонтёры среагировали. Даже если добровольцы МЧС работали бы, волонтёры в любом бы случае вышли. Сейчас работа и помощь нужна любая. Кому-то нужно было еду отвезти, кого-то до работы довезти, кому-то гуманитарку распространить. Рук и желающих помочь нужно много.
— Как оцениваете работу штаба? Вы гражданский активист, всё видели. У вас был анализ того, что происходило на тот момент?
— Очень хороший вопрос. Мне не понравилось, что штаб работал в закрытом режиме. И нам приходилось буквально вымаливать и выпрашивать информацию, чтобы донести до народа, успокоить его, сказать: не переживайте, штаб занимается этим, думает о вас. Из-за того, что штаб работал в закрытом режиме, до нас информация доходила разная. Причём двоякая информация. И если бы в штабе работали представители неправительственных организаций и слушали всё, весь ход событий, то знали бы, как государство быстро принимает решения по предупреждению очагов, мы могли бы вовремя предоставлять информацию журналистам. Не могу говорить, что штаб работал хорошо или плохо. Возможно, штаб и тушил очаги, но народ об этом не знал. А возможно, ничего и не делал. И с точки зрения гражданского активиста, который смотрит на всё со стороны. я дала бы штабу оценку «три». Да, он хорошо среагировал, чтобы открыть дополнительные обсервации, он, может быть, хорошо среагировал, чтобы информировать население. И то не знаю, выхлоп какой. Очень много людей лечились дома, и не было этой регистрации.
— Когда всё началось в Ошской и Джалал-Абадской областях, оказывалось ли давление на медиков, которые говорили, что не хватает СИЗов?
— Во время карантина мы обнаружили, что врачи и медики непубличные люди. И они никогда свободно не давали интервью СМИ. Они, оказывается, не коммуницируют ни с кем. Как медики, так и учителя. И когда на них оказывали давление, они никогда не выставляли это на публику. И тут случается такая ситуация, они, бедные, не знают, кому сказать, через кого передать информацию. Некоторые писали в Фейсбуке, в мессенджерах своим друзьям, некоторые звонили мне, потому что я гражданский активист и могу смело озвучить их слова. Некоторые смелые и отважные пытались писать сами в Фейсбуке, но к ним приходили и их заставляли писать заявление. Например, в Куршабе врач акушерского пункта ФАБ сняла видеообращение в Фейсбук о том, что не хватает лекарств, СИЗов. Ещё один врач из Баткена написала, что не хватает СИЗов. К сожалению, не было возможности съездить и посмотреть, на самом ли деле это так, но уверена, что так. Слова медика опроверг начальник, он на камеру показал склады, где лекарств предостаточно, и заявил: «Почему она так сказала, я не знаю». И врач, которая об этом рассказала, оказалась в неудобном положении, но, к сожалению, этих лекарств в этой больнице нам не продемонстрировали. Что за лекарства? Какие коробки? Может быть, они вообще не имеют никакого отношения к этому.
— А вы наблюдали, какое давление оказывалось на медиков? Вы с этим разбирались?
— Мы с этим не разбирались. Точнее, мы звонили медикам, и они нас просили открыто их не защищать, просили не озвучивать их заявления. Сказали, что у них будет больше проблем. Нам оставалось только давать свои номера телефонов на случай, если что-то произойдёт. И в Куршабе, когда того врача понизили в должности, я в Фейсбуке написала и тегнула парламентариев. И тогда одна из депутатов ответила, что врача в должности не тронули, оставили на том же месте. Мы со своей стороны могли только так прореагировать. А те, кто хотел индивидуально решить вопросы, не могли ничего сказать, они не могли сделать официальное обращение, но в этом случае мы не могли их защитить. Если бы они написали заявление в нашу организацию, мы бы по ним обжаловали действие начальников и отправили в прокуратору, что на них оказывали давление. Нам же нужно было оспорить факт и защитить право свободы слова, но, к сожалению, таких кейсов не было. Бывало, что можно было решить через чиновников, но официальных заявлений не было.
— Были ли случаи, когда врачи озвучивали проблемы и им помогали?
— У нас был кейс в Оше, когда врач написала, что в детской инфекционной больнице не соблюдены карантинные режимы, чистая и грязная зоны не разделены. И там случилось заражение, их всех поместили в обсервацию. С этими врачами я разговаривала, журналисты писали о ситуации с врачами. Этим врачам потом помогло государство, но с условием, чтобы те больше не смели говорить о нехватке лекарств или зарплаты. Есть ещё кейсы, когда врачи говорили, что им не хватает средств для лечения в обсервации. То есть они 14 дней работают, на 14 дней уходят же, и вот эти дни, когда они уходят в обсервацию, они вынуждены сами себя содержать и оплачивать гостиницу. И их заработанные деньги уходят только на реабилитацию.
— Много случаев было, когда врачи публично извинялись за сказанное?
— У нас раньше таких кейсов не было же. И это сейчас новый способ оказания давления, когда заставляют «признать свои вину и ложь», — таким образом обеливают власть. И вроде бы власть ни при чём. Новая технология, раньше же у нас такого не было. Плохо то, что так власть дискредитирует себя и ещё больше вызывает негатив к себе. Например, мы понимаем, что врачей заставили извиняться, что власть бессовестно использует их для своей реабилитации. Но это же не улучшает их имидж, а, наоборот, ухудшает. Это показатель того, что правительство не хочет слушать критику. Если вы заметили, с тех пор как люди начали извиняться, прямых и открытых обращений в СМИ и соцсетях стало меньше. Потому что стали понимать: к ним тоже завтра придут и заставят извиняться.
— Насколько эти действия — то, когда люди говорили правду, но могли понести за неё ответственность, — и эта самоцензура повлияли на ситуацию, в которой мы позже оказались?
— Это, наоборот, вдохновило людей объединиться и мобилизироваться. Мы стали понимать, что власть скрывает свою брешь, что на самом деле существует проблема, что структура власти не способна защитить себя и у неё нет ответов на эти вопросы. Нет у неё полноценной реакции на пандемию, нет. И это нас подтолкнуло. Мы поняли, что надеяться не стоит, что сейчас нужно мобилизоваться и спасать себя самих самим.
— Есть мнение, что недостаток информации зародил в людях неверие в то, что есть вирус. Все начали пренебрегать средствами защиты, потом волна пошла. Вы присоединяетесь к такому мнению?
— Да, присоединяюсь. То, что были вбросы в соцсетях, когда врачи сказали о нехватке СИЗов, мы восприняли как за данность. Мы, гражданское общество, восприняли это как доказательство того, что всё плохо. Начали мобилизовываться и доносить людям, что нужно самих себя спасать. Но с другой стороны, есть также представители других политических партий, которые пустили слух среди населения, что коронавируса нет. Например, Мадумаров. Он активно выступал и всё отрицал. Говорил: «Покажите хоть одного человека, который заболел и умер. Власть специально хочет закрыть нас на карантин, чтобы протащить свои деструктивные законы», — и таким способом информировал людей о том, чтобы они игнорировали санитарные нормы, требования. И здесь нужно рассматривать ответственность не только власти и людей, но и политиков, которые создают общественное мнение. Я живу в Оше, и когда говорила, что вирус есть, то меня все высмеивали и просили показать человека. Нет уже вируса. И все были уверены, что после карантина вирус уже пропал, как его и не было.
— Как оцениваете подготовленность Республиканского штаба в период карантина и после него, когда уже были сняты ограничения, пришла волна и стали умирать люди?
— Подготовка штаба была никакой. Подготовки не было вообще. И то, что поставили блокпосты, проверяли температуру, показывали, сколько коек, было видимостью. Нас просто успокоили, что государство готово, и показывали нам лекарства. Меня сильно возмущало, что не привлекли профессиональных эпидемиологов, врачей, экспертов из сфере санитарии. Они должны были сидеть и управлять штабом. Вот, например, что сказала Ангела Меркель всему своему народу: «Я сейчас во время пандемии не президент. Первым человеком страны будет врач-эпидемиолог». Она же так и сказала: «Все мы должны слушаться этого человека». Всё, каждый день он давал сообщения, и все его слушали.
Но, к сожалению, в нашей стране никто не показал нам эпидемиолога, главного санврача. К примеру, министр здравоохранения — кто он? Он же не главный человек. Он же орговик, который выполнял штабные задания. В Таджикистане люди стали умирать в первую очередь от двусторонней пневмонии. Тогда появились видео, как хоронили, но при этом говорили, что коронавируса в Таджикистане нет. Было много смертей. Но тогда наши власти, врачи не изучили эту ситуацию и вовремя не приняли меры. В Таджикистане в конце марта уже начали искать клексан, гепарин и всё такое. А это к нам пришло в июне, и должны были изучить, что такое двусторонняя пневмония, от чего умирают люди в Таджикистане, связано ли это с коронавирусом. Нужно было изучить раньше и заранее закупить лекарства. Почему в Узбекистане они есть и знали об этом? Они заранее всё закупили. А почему у нас этого всего не было? Почему мы сидели на обычных лекарствах? Почему не было лекарств от пневмонии?
— Вы, как правозащитник, можете сказать, что упустили в целом? Какие ошибки допустило государство во время пандемии?
— Я поняла, что государство не может работать, объединившись с экспертным сообществом. Что здесь, в регионе, что в Белом доме, в аппарате президента — во всей государственной системе всегда были заняты делёжкой портфеля, но никогда не было профессиональных экспертов. Их не ставили рядом и даже не советовались с ними. Моё мнение такое: в любой сфере профессионалы своего дела должны быть в базе данных. И когда мы пишем большие госпрограммы, мы должны их вместе с экспертами обсуждать и писать, но не за деньги нанимать каких-то технологов, которые просто красиво пишут. Нужно президенту и правительству признавать ошибки, консультироваться и советоваться с экспертами. Мне кажется, самый лучших выход — советоваться с ними, принимать лучшие решения, прислушиваться к ним. Мне кажется, это лучший способ выйти из ситуации.