Хулькар Исамова — Журналист-международник, город Ош

Трагедия не обошла стороной и журналистов. Многие представители СМИ погибли во время пандемии. А некоторые лишились родных. Хулькар Исамова — журналист, она живёт в Оше. Во время пика заболеваемости она потеряла любимого мужа Улугбека. Он работал в ГАИ города Оша. Её история полна скорби и печали. Вполне здоровый кормилец семьи за считанные дни сгорел. А руководство правоохранительных органов, где он работал, так и не нашло возможность расследовать причину смерти своих сотрудников, ведь, кроме него, в этой структуре погибло ещё несколько человек.
—Расскажи, что произошло в вашей семье в период пандемии?
— 29 июня он был на работе, это был понедельник. Он мне позвонил и сказал, что у него температура. Я ему сказала приезжать домой, потому что он человек здоровый и раньше такого не было, чтобы у него была температура. Тем более в те дни мы слышали отовсюду, что у всех подряд температура, что у кого-то горло болит и что это вирус. Он приехал домой, и мы вместе поехали в городскую больницу, чтобы провериться и сдать тест на вирус. Мы сдали тест, но врач, который принимал нас, сказал, что сейчас в городе нет необходимых ресурсов, нужно будет подождать результаты. Врач посоветовала в это время не ходить на работу, побыть дома и мне, и ему, а когда выйдут результаты, тогда будет видно. И мы поехали домой. В этот момент позвонил его начальник. Позвонил, спросил, где он, муж ответил, что сдал анализы, у него температура. Также сказал, что ему пока на работу нельзя выходить, пока не выйдут результаты. И знаете, что сказал его начальник? Я разговор не слышала, но поняла, что он настоял на том, чтобы муж поехал на работу. Он прямо там же оставил меня на улице и сказал, чтобы я добиралась на такси, что ему нужно ехать на работу. Шеф сказал, что напишет рапорт на него, если он на работу не выйдет.
— А где он работал?
— Он был старшим инспектором административной практики города Оша. Я взяла лекарства и уехала домой. Вечером он приехал с работы. Когда он уходил на работу, я попросила его хотя бы парацетамол выпить. Даже когда мы не болели, я старалась каждые полчаса звонить ему и узнавать, как у него дела. У нас это уже привычка, узнавать друг у друга, как дела, и звонить. Я позвонила ему, он сказал, что температура держится до сих пор. Но он должен написать отчёт, потому что в период отчёта начальство может написать рапорт на него, если он вовремя не сдаст отчет. Вот так 29-го он с температурой проработал. Он 30-го тоже собирался на работу. В этот момент позвонил мой родственник — он тоже в руководстве УВД города Оша работает, знал, что у мужа температура, — позвонил, чтобы узнать, как у него дела. Я сказала, что у него до сих пор температура, тогда он посоветовал не ходить на работу, всякое может случиться, такая вот коварная болезнь. Муж сказал, что пойдет на работу, напишет рапорт, что не в состоянии работать, и обратно придёт. Я сказала, чтобы в течение часа возвращался домой. Через час я ему позвонила и спросила, едет ли он домой, а он сказал, что нет. Оказывается, его шеф сказал всем начальникам отделов написать на него рапорт, что он задерживает отчёт. Муж сказал: зачем мне вот это всё, я лучше сейчас отчёт сдам и приду. Вот так вот он три дня с температурой был на работе. Первого числа, где-то в 2 часа, позвонили и сказали, что у него подтвердился анализ на COVID-19. Он сразу спросил обо мне, потому что я тоже сдавала тест; у меня, сказали, отрицательный. Я сказала: теперь всё бросай, езжай домой, потому что, если сейчас кто-то там заболеет, они скажут, что это ты их заразил. Но даже узнав, что у него положительный результат, начальник его не отпустил. Мне за эти вот моменты очень обидно. Как он мог не отпустить его?
— А кто его начальник?
— Шаирбек Шаирович Шакиров.
— Он не понимал, что это опасно для всех, кто работает в его отделе?
— Он не понимал, потому что до Улугбека там были два сотрудника заражены COVID-19. И когда я узнала, что эти ребята лежат в больнице, начала паниковать и просить руководство, чтобы он всех на сдачу теста отправил. Потому что начальник ГАИ Айжигит Закиров, когда узнал, что у его сотрудников вирус, обязал всех сдавать анализ и сам их повёз. А в горГАИ, когда даже узнали, что у двоих сотрудников обнаружили вирус, даже не отправили сдавать тесты. Он не понимал всю серьёзность ситуации или не знал, до чего это доведёт. Но он этого не сделал. Потом я сама позвонила в горГАИ, начала паниковать: почему вы не обяжете всех сдать анализы, там столько человек работает! Точно знаю: ему даже дали список тех, кто контактировал с Улугбеком, но он даже их не отправил сдать анализ. Я даже начала звонить и говорить ребятам сдать анализ, ведь это опасно.
— Это же уже халатность начальства, которая привела к смерти как минимум двух сотрудников…
— Вот почему постоянно пишу посты в Фейсбук о том, что он даже морального права не имеет работать, но я думала после моих постов будет какое-то расследование проводиться, потому что два сотрудника умерли. Куча сотрудников, у которых были положительные результаты, лежали в больницах, были даже тяжёлые случаи, но они выкарабкались, а Улугбек не смог выкарабкаться.
— Ну, если три дня ходить с температурой, на ногах всё это переносить…
— Самое обидное, что до того, как Улугбек заразился, я просила руководство отправить сотрудников сдать анализ, потому что реально боялась этого вируса, но никогда не думала, что он коснётся меня. Вот так он заболел. Когда он домой вернулся, он попросил меня уехать к родителям, сказал, что на самоизоляции будет один, тем более результат у меня отрицательный. Но я не согласилась, сказала, что не смогу бросить, оставить его одного. Я родителям позвонила, сказала, что мы не будем приезжать несколько дней, и детям позвонила, сказала им не приезжать, остаться у бабушки. Мы остались дома одни, позвонили участковому врачу, сказали, что у нас положительный результат, что мы находимся дома. Они, оказывается, в такие моменты не приезжают, они консультируют только по видеовызову. Нам назначили лечение, и вот эти три дня, пока он работал, я вечером, конечно, старалась давать таблетки, сама пила, принимали эргоферон, азитромицин пили. Потом врач прописал дома эту «чудо-капельницу». Мы два дня прокапали, и действительно нам стало лучше, потому что за три дня, которые он пробыл на ногах и дома, он очень сильно ослаб, он потел, у него была высокая температура, но от этой капельницы нам стало лучше.
— Ты тоже лежала под капельницей?
— Я же с ним осталась. Всё равно симптомы у меня появились, первый симптом — у меня обоняние пропало. У меня была температура, но невысокая, до 39° она не доходила, и я очень сильно потела. Все лекарства, которые Улугбек принимал, принимала и я. На пятый день у нас появился кашель, кашель у него был сухой, а у меня влажный. Я позвонила врачу и сообщила об этом, он сказал: не паникуйте, это один из симптомов. И нам добавили антибиотик, утром и вечером мы его получали. На шестой день вечером у него началось кровохарканье, и тогда у меня уже началась паника. Я всю ночь искала больницу, свободных мест нигде не было. И вот к утру нашли место в больнице, врач меня предупредил, что он меня не возьмёт, возьмёт только его, потому что у меня отрицательный тест, а у него положительный. Я начала плакать и умолять, что он без меня не сможет. К тому же у меня те же симптомы, я тоже болею. И вот так мы попали в больницу. На седьмой день болезни с утра мы легли в больницу, нас прокапали, уже после обеда у него началась одышка. Кстати, КТ мы делали, снимок был у нас чистый. Потом в больнице сказали, что свободных концентраторов нет, что нужно доставать. Мне пришлось купить концентратор. Я его купила. Сатурация начала падать, к вечеру врач сказал, что нужно второй концентратор подключать. Друзья привезли второй концентратор, ночью мы уже третий подключили, на трёх концентраторах мы продержали сатурацию 80 до утра. Потом врач сказал, что нам нужно срочно перелить плазму. Благодаря знакомым и друзьям минут через 40 привезли плазму. Ему перелили плазму, каких-то явных улучшений не было, он был постоянно в сознании, его клонило ко сну, минут 15 спал и обратно бодрствовал. Мы постоянно с ним общались, я постоянно его подбадривала. Врача звали Аман, он постоянно заходил и подбадривал, разговаривал с ним. И врач Жакшылык боролся за его жизнь. Я очень благодарна врачам. В «красной» зоне они непостоянно с нами были, но по крайней мере они дали мне свои номера и я могла им позвонить. Они сразу прибегали и осматривали. Не было такого, чтобы мы надолго без врача находились, они периодически заходили всё проверяли, но мне их было жалко. Улугбек тоже говорил, что уважает врачей, у них пот лился ручьём, медсёстры в перчатках не могли найти вены, тяжело им было. Даже был такой момент, когда мы плазму начали капать. Что-то было не так с пакетиком плазмы: когда на штатив эту плазму вешали, плазма не капалась и медсестра, высоко подняв руку, эту плазму в руках держала 40 или 50 минут, пока плазма капалась. Я говорила: давайте я подержу. Она отвечала: нет, это моя работа, не переживайте. Такие вот моменты я очень хотела бы отметить. Эжешка одна была взрослая, её Алтын-эже звали, она так сильно переживала за Улугбека. Днём было легче, но ночью мы боролись за него. И вот так прошло два дня и две ночи. На третий день утром его состояние очень сильно ухудшилось, он начал тяжело дышать. Я положила руку ему на живот, он очень тяжело дышал. Потом врач мне сказал: «Крепитесь, он умирает», — и у меня началась паника. Потом врачи начали делать какие-то уколы, я не знаю, что это было. Потом он открыл глаза на какие-то несколько секунд и сказал: «Я тебя люблю», — и закрыл их. Вот так вот я его потеряла. Потом я его просила открыть глаза, била по сердцу, я его просила, чтобы он проснулся, но не проснулся. Его последние слова были, что он любит меня.
— Ты сделала всё возможное, чтобы ему помочь…
— Говорят, лечили по тому протоколу, что и привело к отёку лёгких.
— Вскрывали его тело, что вскрытие показало? Ты выяснила этот вопрос?
— Мне врачи отправили, там было написано: «Двухсторонняя пневмония, ДВС-синдром».
— КТ-снимок же показал, что нет пневмонии…
— Но они написали: «COVID-19, двухсторонняя пневмония, ДВС-синдром». И мне врач сказал, что это агрессивная болезнь, которая за считаные часы поражает лёгкие.
— Это такое горе…
— Человек засыпает у тебя на руках, и ты понимаешь, что он уже не вернётся. Если бы я не видела всё это, не была бы рядом, может, я бы его ещё ждала. Но так как я всё видела своими глазами, у меня этого чувства ожидания нет. Он мне постоянно снится, и во вне выздоравливает. Мне говорит: «А почему ты плачешь? Я же выздоровел, всё же хорошо…» Очень надеюсь, что ему на небесах хорошо… Он был замечательным человеком, он был в меру строгим, но очень добрым.