Нуриля Чолпонбаева — Руководитель общественного объединения «Поколение Бест»

Нуриля Чолпонбаева — руководитель общественного объединения «Поколение Бест». Волонтёры под её руководством помогали как врачам, так и людям с размещением в больницах и лекарствами. Она потеряла отца, бывшего спикера ЖК Мукара Чолпонбаева, и сама также переболела.
— C первых дней вы очень активно участвовали в борьбе с вирусом в качестве волонтёра. Что вас подвигло стать им?
— Я вообще уже 10 лет занимаюсь благотворительностью. И уже пять лет как открыла своё общественное объединение, именно волонтёрское, которое помогает социально уязвимым слоям населения. И мы помогали всем, кто обращался со сбором денег и т. д. Первый раз мы о себе громко заявили, когда упал «Боинг» на Дача-Суу, — тогда мы объединились с несколькими волонтёрскими движениями. Поэтому, когда началась пандемия, у нас не было вопроса, будем подключаться или нет, мы сразу стали работать. Для волонтёра вообще не должен вставать вопрос, будет ли он участвовать в ликвидации ЧС или нет, это уже априори как образ жизни.
— Знаю, у вас произошла трагедия. Вы потеряли отца. И это был один из резонансных случаев, связанных с коронавирусом, потому что умер бывший спикер парламента. Я думала, именно это подвигло вас помогать другим.
— Да, это тоже, конечно, стало одной из основных причин. Это большое горе, когда умирает твой близкий человек. Судьба вырывает его из твоих рук, ты не можешь попрощаться… Он лежал в больнице. Но уже тогда, когда он лежал в больнице, мы волонтёрили. Мы помогали врачам, отвозили еду, помогали пэпэшникам, кормили. Работа уже тогда продолжалась. И потом, когда умер папа 24 мая, я совсем выпала из этого. Но люди продолжали писать запросы: нужно то, это, помогите достать, отвезти, привезти… И через какое-то время я собралась с мыслями: если буду тонуть в горе, это ни к чему не приведёт. А если помогу кому-то, отвезу, привезу лекарства и просто помогу, то спасу какую-нибудь семью от того же горя, что переносила я. Поэтому в этом тоже есть своя доля участия.
— То есть вы даже сами себя спасли?
— Да, можно сказать так, потому что морально было сложно. Не могли нормально выплакаться даже, традиционно, как у кыргызов принято, куран прочитать. Всё было не так, было быстро, похороны по алгоритму, и всё было не так, как у людей, скажем. Поэтому у нас эта боль какой-то невыплаканной осталась. Бросились помогать медсёстрам, деньги перечисляли нуждающимся. И получилось свою боль немного трансформировать в действие. И как-то немного легче перенесли, можно так сказать.
— В мае не было такого массового заражения, как в июле. С чем вы чаще всего сталкивались? Какая была самая большая проблема начиная с мая?
— Мы подключились с апреля, когда действовал режим ЧП. Он резко ограничил возможность передвигаться, тем более нашим бенефициарам — инвалидам и старикам. Им сразу же закрылся доступ ко всему, элементарно выйти и купить продукты не могли. Поэтому мы с ребятами взяли на себя в первую очередь обеспечение продуктовой помощью. К нам подключились ребята на машинах. Была пропускная система, и мы очень долго не могли добиться того, чтобы проезжать через пропускные пункты. Мы покупали продукты во «Фрунзе», распределяли всё по пакетам, брали в акимиатах списки тех, кто обращался в Республиканский штаб, жаловался, что остался неуслышанным. Мы брали заявки, отвозили по ним продукты — закрывали потребности. В мае работа была такая. А в июне уже была какая-то подготовка, правительство тоже уже не знало, что делать. И тогда наше волонтёрское движение — Зульфия Хайбулина, вы знаете, Надежда Хохлова, Алла Акбар, Элима Джапарова — уже разрабатывали схему, потому что мы понимали, что дальше будет хуже. Мы разработали схему раздачи гумпомощи так, чтобы она досталась всем и при этом не было дублирования. Потому что бывало так, что одни и те же люди повторялись в списках. И мы готовый список отправили в штаб. Но он как-то вяло отреагировал, мы дальше не стали давить. Просто помогали дальше своими силами. И когда в середине июня количество заражённых стало больше и первые медики начали заражаться, мы поняли, что будет огромный поток. Мы составили предложение об открытии дневных стационаров, тоже отправили его правительству, потому что понимали, что больницы не смогут охватить такой поток. Мы предложили открыть стационары и полностью их оснастить. К сожалению, в этой части нас не услышали, но вот в плане открытия стационаров мэрия быстро отреагировала и открыла их в четырёх районах. И потом столкнулись с тем, что они оказались пустыми. Дали койки, максимум штативы для капельниц и всё. И врачи остались беззащитными, абсолютно без ничего. Спонсоры могли привезти лекарства, волонтёры немедленно отреагировали, выстроили смены и обеспечивали каждый стационар едой. А врачи остались совершенно голыми. Потому что вначале говорили, что это контактный вирус, и только потом он стал воздушно-капельным. Поэтому мы сразу отреагировали: начали искать СИЗы, подходящие для наших врачей, маски KN95, по стандартам искали то, что подходит, что нет. Узнавали у врачей, что им надо. И стали сами заказывать, взяли всё в свои руки. Вот так мы готовились. А в июле я сама переболела коронавирусом, врачи мне запретили выходить, поэтому я всё делала онлайн. Я открыла онлайн-чат волонтёров, и мы все работали так. Сама я смогла выйти 10 июля, и мы сразу все поехали в стационары. Загружали в багажники, открывали мобильные кошельки. И все деньги, которые переводили обычные люди, мы сразу обналичивали и покупали на них всё самое необходимое. Здесь надо отметить, что нашему движению доверяло не только наше население, но и соотечественники за рубежом. И когда у нас была нехватка денег, мы писали стационарам, спрашивали, что им нужно. Мы готовили списки нашим людям за рубежом, и они нам всё присылали из Турции, США, Владивостока, отовсюду. Нам сильно доверяли простые люди. Особенно после случая в Дача-Суу люди знали, что если они отправят помощь нам, то она точно дойдёт до адресата. И вот мы весь июль так работали. Заказывали пульсоксиметры, клексан. Если вспоминать, июль был действительно страшный.
— Это был правда кошмар. Почему-то именно волонтёры подменили в работе правительство.
— Да, так получилось. Мы уже который раз убеждаемся, что волонтёры — это более мобильная бригада, потому что нам легче мобилизироваться, привлечь родных и близких, скоординировать работу. Мы быстрее работали. Мы у правительства спрашивали, почему оно так долго. Оно не могло всё делать быстро. У него тендерный процесс, оно не могло закупать по такой цене такие лекарства. Элементарно на проведение тендеров у него уходило огромное количество времени, как и на согласование документов. Вы сами прекрасно помните, что у нас было с протоколами. Сколько времени ушло, пока мы разобрались, какой протокол рабочий. Третий оказался успешным. То есть нам самим приходилось связываться с медиками. Касательно лечения, нам самим приходилось всех консультировать онлайн. У нас Алла медик, мы к ней направляли людей 24/7.
С нами работали спасатели на дорогах. Их оснастили кислородными баллонами, даже не концентраторами. Потому что мощности концентратора на спасение жизни не хватает. Они брали больных, у кого сатурация была низкая, и везли по городу в те стационары, которые берут. Мы также на себя взяли функцию обзвона стационаров о наличии койко-мест. Мои волонтёры сидели с утра и обзванивали. Мы каждое утро выставляли свежую информацию. Это хоть и была на моей личной фейсбук-странице, но количество репостов за сутки доходило до 700. Потому что люди элементарно не знали, где брать информацию, куда везти близкого, если он болен. Наше волонтёрское движение не критикует правительство. Да, мы говорим, где и как допускаются ошибки, где их можно исправить, но не критикуем. Потому что на критику уходит много времени и энергии. Поэтому мы стараемся делать всё сами. Но, конечно, не кустарно. Мы связываемся с людьми. Допустим, впервые нам помогла, на удивление, вице-премьер-министр Исмаилова. Мы были просто в шоке, потому что никогда к нам люди из правительства не спускались. Мы всё всегда делали сами. А здесь она быстро скоординировала работу волонтёров. Объединила лидеров волонтёрских движений, мы согласовали всё и начали работать. Составили единую базу данных «Бирге».
https://www.facebook.com/nurilya.chekirova/posts/3633437513352574
В базе можно было увидеть потребности стационаров. Куда еду, лекарства нужно привезти. И всё было быстро скоординировано. Потому что на самом деле наша волонтёрская деятельность очень разнородная. И каждый, честно говоря, делает то, что ему удобно. Кому-то помогают всё быстро сделать, а когда просишь это сделать, говорят: нет, мы только здесь. Никого обвинять не могу, но, к сожалению, на благих деяниях люди тоже умудрялись хайповать. И сейчас эта проблема очень ярко проявляется. Например, проблема со штрафами: с нас всех собрали информацию по нашим водителям, которые, к сожалению, нарушили ПДД именно из-за того, что они во время пандемии волонтёрили и спасали жизнь людей. Возможно, кому-то довозили жизненно важные лекарства. Мы собрали все документы, у нас была совсем небольшая сумма штрафов, да и водителей. Тем не менее вопрос очень долго решался. Около месяца вообще ничего невозможно было добиться. Мы уже начали возмущаться, потому что говорили, что если получишь штраф и сразу его оплатишь, то будет 50 %-ная скидка. Получается, время прошло, и мы даже этой скидки лишились, это первое. Второе, нас уже начали останавливать гаишники, потому что мы были в списках неплательщиков. Наши волонтёры разозлились, не понимали, что такое, начали разбираться в центре мониторинга. А оказалось, организация, которая с нас собирала документы, паспорта, спокойно составила письмо из Минздрава, что только она является волонтёрским движением, а все остальные — «мы их не знаем». Мы были в шоке. Мы сказали: если бы мы знали, что вы сделаете на себя, то мы бы сами со всем справились. Сами бы написали в Минздрав письмо, получили бы признанный статус волонтёра. И уже сами бы эти штрафы выплатили. А что в итоге произошло? Организация своих водителей оправдала, штрафы сняли, и всё такое. А мои волонтёры из-за того, что сроки проходили, уже никакой помощи не дождались, оплатили штрафы. Но по факту Минздрав нам дал письмо, что мы тоже волонтёры. И мы сейчас хотим писать в ДКС, чтобы эти деньги нам вернули. Была очень неприятная ситуация, и в общем об этом волонтёрском движении начали выползать не очень приятные данные, поэтому мы подумали, что лучше самим работать.
— Получается, были люди, которые на этом делал себе пиар и имя?
— Конечно, очень многие. Конечно, не хочу сказать, что очень многие использовали эту ситуацию, — моя сердечная благодарность всем, кто отреагировал. Потому что никто не остался в стороне. И конечно, помогли все. Но мы стали перебирать, когда пришло затишье, и убедились, что волонтёрство во время COVID-19, оказывается, являлось даже предвыборной агитацией. Мы же все с вами увидели, как «волонтёры» появились на билбордах, как стали «заслуги» афишировать. Я часто в соцсети пишу, что люди путают волонтёрство и благотворительность. Это две абсолютно разные вещи. Волонтёр — это чисто физический и умственный труд. А деньги уже по желанию и возможности. А у нас получается так, что у всех, кто выделил деньги, купил, принёс, передал, — всё, у него уже статус волонтёра. Это на самом деле не очень правильно. Потому что завтра, если случится другое ЧС, этот человек на помощь уже не откликнется. А смысл? Выборов нет, хайпа нет. Люди, которые для себя что-то сделали, плюсики заработали. И всё. И хотела отметить, что мы очень долго пытаемся добиться слушаний в Жогорку Кенеше по поводу законной волонтёрской деятельности, но, к сожалению, статуса волонтёра у нас нет. У нас нет ничего. То есть мы не знаем, как будем защищены при каких-то ситуациях, какие у нас возможности. Потому что, говорю же, сейчас волонтёром называется даже тот, кто сделал минимум. А закон утвердил бы нормативы, по которым человек может считаться волонтёром и помогать. Поэтому это считается проблемой.
— Можете вспомнить случай из вашей волонтёрской деятельности, который связан с COVID-19 и поразил, остался в вашем сердце?
— Я никогда не смогу забыть эти июльские ночи. У нас были чаты, где мы 24 часа в сутки переписывались. И все писали насчёт госпитализации. Ночью было совершенно невозможно найти место. Когда в чате писали, что не успели довезти, мы плакали, хотя тех людей совершенно не знали. И бывало такое, что за ночь теряли до восьми человек. Такого никогда не смогу забыть. Это было потрясение всего июля, да и вообще всего периода. Приятно меня удивило, что родители воспитывают очень сердечную молодёжь, детей. К нам девочка пришла, она, оказывается, копила на планшет. Она принесла свои деньги, 1600 сомом, и сказала: мне не надо, отдайте людям. Мы плакали все, к таким вещам невозможно остаться равнодушным. Пенсионеры перечисляли свои последние деньги. На самом деле очень много такого было. Сейчас и не вспомнишь. Мне в 3 часа ночи звонил человек, которого я совершенно не знаю, его нет у меня в друзьях: «Нуриля, спаси мою маму». Совершенно незнакомый человек. Я начала лихорадочно искать стационар, он отправил своих спасателей. Мы спасли эту маму. Просто понимаете: чужой, незнакомый человек. Отвезли, приняли в стационар, и всё хорошо. А дальше уже не знаю. Хочу сказать, что меня очень поразило то, что мы стали едины. Ладно хайп, его мы пропустим. А вот то, что настоящее, действительно сплотило. Никто не церемонился. Знакомы — нет. Близкие — нет. Мы все просто встали и помогали. Мы собирали деньги на концентратор в село Ак-Талаа в Нарыне. И нам сообщили, что нам дарят два концентратора. Я была очень счастлива, улыбалась, целый день всем трезвонила. И к обеду мне говорят: нет, мы передумали, мы даём их не в Нарын, а в другой город. А мне из Нарына прислали видео, где люди вместо концентраторов дышат обычными ингаляторами. Мы им пообещали, они ждут. А я плачу. С разницей в полчаса моя радость превратилась в грусть. Пишу, не зная, что делать, пост, и буквально за 24 часа собрали средств на два концентратора. Я, счастливая, сама их купила и отвезла, передала лично в руки. Такие вот моменты были.