Рахиля Матраимова — Врач-иглотерапевт

Воспоминание сына Бакыта Матраимова
23 июля 2020 года стал для меня самым чёрным и мрачным днём в жизни. Время остановилось, всё замерло. С этого момента жизнь уже никогда не станет прежней. Я потерял свою маму, единственного близкого мне человека.
Она была мне и матерью, и отцом. Рахиля Киргизбаевна Матраимова 1967 года рождения, врач-терапевт высшей категории, отличник здравоохранения, врач УЗИ, иглотерапевт. Посвятила всю жизнь медицине, начав работу уже со студенческих годов, стаж 30 лет. В последние годы руководила своей частной клиникой. Все её знали как доброго, щедрого, человечного, не знающего границ для помощи женщину.
В июне в клинике было много пациентов, мама отважно занималась их лечением. Тогда на просторах интернета распространились видео, где в больницах Бишкека толпы людей, очередей, задыхающихся пациентов. Среди пациентов клиники тоже был человек заражённый, но в скрытом, латентном периоде, скрывший свои симптомы.
За день до выписки этого пациента мама всё-таки заметила у него первые признаки, ещё раз провела обследование и обнаружила покраснение в горле. Она, 6 июля почувствовав себя неважно, вынуждена была прекратить свою работу. Вечером того же дня показатели термометра были 37–37,5°. Начали лечение дома: капельницы, уколы — противовоспалительную терапию, витаминотерапию. Позже антибиотикотерапию. Добавился кашель с мокротой. Самочувствие было хорошее, её беспокоил только кашель. Так прошла неделя. Коллеги посоветовали ей лечь в стационар, чтобы быть под наблюдением врачей, так как у неё был сахарный диабет 2-го типа. По советам врачей, которые работали в стационаре при школе Навои города Оша, где есть полная оснащённость, реанимация, мы поехали туда. Маму госпитализировали, с нами была наша медсестра (в СИЗе), её впустили вместе с мамой. С собой имелись все медикаменты. В этот день мама лечила себя сама, так как со стороны врачей не было никаких действий.
Мы принесли туда свой кислородный концентратор на всякий случай, хотя сатурация была 92–94. Со следующего утра я стал возить в стационар питание, получил назначения врача и начал искать труднодоступные на тот момент лекарства. В аптеках, по объявлениям в интернете, через знакомых — попробовал всевозможные пути, чтобы найти клексан; гепарина тоже не было нигде. Наконец-то нашёлся препарат, позвонил узнать, где и сколько штук есть, — цены были бешеные.
Одна упаковка клексана на 10 уколов стоила от 9 до 17 тысяч сомов, а раньше был 3,5–4 тысячи сомов. Но тогда меня не волновала цена — было обидно, что люди пользовались моментом в такое трудное время.
В 10 часов утра лечащий врач позвонил и шокировал тем, что у мамы отёк лёгких и срочно нужно достать плазму для вливания. С трудом получили плазму, начали вливать, и у мамы появилась сильная реакция на плазму. Её бросало в дрожь, становилось невыносимо. После этого каждый божий день менялись назначения врача: сегодня просили гепарин, назавтра — клексан. Каждый день разные капельницы, разные таблетки. Создавалось впечатление, что врачи не знали, как лечить. Уровень сахара поднялся до 17–18. С каждым днём ей становилось хуже. Потребовали ещё один кислородный аппарат, так как один аппарат не справлялся. Через несколько дней — третий аппарат.
Позвали знакомого эндокринолога, чтобы тот скорректировал уровень сахара. В эти дни у меня у самого начали проявляться симптомы вируса: температура, кашель, слабость, головные боли. Моё сердце разрывалось от картины: маме тяжело лежать в кислородной маске 24 часа в сутки, все её руки и ладони в синяках, так как несколько раз, когда ей вливали плазму, её бросало в дрожь, когда сатурация падала до 50, и ни одна из медсестёр не могла попасть в вену.
Я жил у окна этого стационара. Сатурация начала падать и была в пределах 85. Я нашёл кислородные баллоны, с помощью друзей нашёл и все недостающие части, чтобы подключить маму к кислородному баллону. Несколько раз в день его баллон, контролировал уровень кислорода. Мои силы иссякали, я начал терять сознание там же, так как сам уже болел.
Всю неделю, что она лежала в стационаре, по советам дяди мы через день сами брали анализы на коагулограмму и контролировали свёртываемость крови, а результаты отдавали врачам. Кровь сильно свёртывалась. Нужно было разжижать её ещё больше. Но врачи стационара не справлялись, фибриноген стал больше 12 000. Сатурация падала до 74. С трудом нашлось место в ОМОКБ города Оша, маму перевели туда с помощью реанимационной бригады. Я позвонил лечащему врачу мамы и сказал, чтобы она мне говорила, какие медикаменты, аппарат — всё, что нужно для лечения. В ответ она сказала: «Зачем вы привезли её сюда? Она такая капризная! Можете забирать отсюда!» Я был очень зол, но вынужден был промолчать, так как мы зависели от этого врача.
Ей стало чуть лучше 22 июля, но сатурация не поднималась выше 90. Лечащий врач позвонил дяде и сказал, что состояние крайне тяжёлое, шансов нет. Вечером того же дня мама лежала с пятью аппаратами, у неё было пять кислородных концентраторов и кислородный баллон, но она всё равно жаловалась на нехватку воздуха. Наша медсестра каждые полчаса звала парней, которые регулируют и меняют кислородные баллоны, но они подходили с трудом и нежеланием. Я и дядя приехали в больницу. В ней не было должных условий и помощи от медиков. Сатурация стремительно падала, пульсоксиметры врачей показывали выше 90, что было нормой, а наш пульсоксиметр показывал 37–43.
Мама просила о помощи, пыталась хоть что-то сказать, выла — кричать не получалось, сил не было. Не хватало воздуха. Только в этот момент собралась группа врачей из 3–4 человек — медсёстры и реаниматолог, и они пытались что-то сделать, а лечащий врач стоял за окном и просто наблюдал. Врачи начали подключать маму к ИВЛ. Её сильно измучили: у них не получилось подключить её к аппарату, они не справлялись, не знали, что делать. У мамы начал слабеть пульс, она уже не паниковала из-за нехватки воздуха, ослабевала на глазах. Врачи ввели адреналин (1,0), атропин (1,0), хлорид кальция (10,0). Начали непрямой массаж сердца. Всё это длилось до 30 минут, и в 03:30 наступила смерть от дыхательной недостаточности, отёка лёгких, ДВС-синдрома.
После поступления в эту больницу мама отправляла нам сообщения по Ватсапу, что вся надежда на врачей этой больницы. Говорила, что там врачи опытные, соберут консилиум и помогут своей коллеге, облегчат её состояние, но всё напрасно. Её ожидания не оправдались, и мы горько пожалели, что перевели её туда. Несмотря на все наши усилия, всю помощь, все старания, в эти дни мы видели ад на земле. В одной только этой больнице умирало в день несколько человек, периодически их забирали в морг — и пожилых, и молодых. Для нас и для нашего народа это стало очень большой потерей, невосполнимой утратой. Никто и ничто не заменит нам родных. И с тех пор народ учится жить с болью и с чувством опустошения в душе.
Могу с уверенностью сказать, что в эти дни со стороны государства не было ни капли помощи, была полная неподготовленность к ситуации. Весенний карантин не дал никаких результатов, государство не готовилось к таким обстоятельствам!