Тилек Токтогазиев — Министр сельского хозяйства КР

Тилек Токтогазиев сейчас министр сельского хозяйства, но тогда он называл себя волонтёром. За время пандемии он создал группу желающих и помогал в оснащении кислородными концентраторами больницам страны. Однако его деятельность раскритиковали из-за того, что он вошёл в список партии, которая баллотируется в      парламент. Интервью взято 17 августа, 2020 года
— Когда вы решили помогать людям? Что вас побудило начать волонтёрскую деятельность?
— После Нового года мы узнали, что у отца рак, и я всё время уделил его болезни. Я его вывез в Турцию, но, к сожалению, 5 марта он скончался. К тому времени уже было известно о коронавирусе в Европе, а в Кыргызстане, по-моему, 15 марта уже первый случай зафиксировали. У нас все похоронные процессы шли, поэтому сначала было не до волонтёрства. Но потом я увидел, что страна не совсем готова, врачи говорили, что нет СИЗов. Все люди испытывали то горе, которое испытала наша семья, и тогда я телефонный номер отца сделал номером для приёма анонимных заявок от врачей, которым не хватало СИЗов. Потому что государство не признавало, но врачи не были оснащены и обеспечены всем необходимым. И тогда я просто опубликовал в Фейсбуке, что, мол, звоните, пишите. Очень много хлынуло заявок от врачей со всей страны. Они давали нам свои данные, мы сразу сказали, что никому их не отдадим, чтобы потом не извиняться перед государством. Потому что тех, кто что-то говорил, заставляли потом извиняться в ГКНБ. Нам это надо было просто для отчётности перед спонсорами, которые могли обеспечить необходимыми средствами. И параллельно я объявил, что мы нашли костюмы по себестоимости; один костюм обходился нам от 240 до 360 сомов. Это с учётом швейной работы, но не было материалов. Мы сами занимались поиском материалов, привозили из России, искали специальную ткань в Турции. И начали всё делать, раздавать по мере поступления заявок. Поступило очень много заявок на самом деле, я уже не помню точно, сколько было, но было больше тысячи. Очень часто работали до утра, обрабатывали все заявки. И тогда к нам присоединились люди. На самом деле я был очень благодарен Асель Кубанычбековой, Айдай Шайдылдаевой, по юридическим вопросам — клинике «Адилет», по финансовой части — команде «Чериков и партнёры», бухгалтерской компании, и по аудиту тоже. Мы вовлекли разные компании, разных людей и активистов, чтобы обеспечить стабильность. И мы работали через акты передач, чтобы потом не было хищения и перепродажи. Кстати, Лейла Келдибекова, основатель детского сада «Дина», проявила инициативу и отдала свой детсад. Её работницы тоже присоединились, и уже оттуда помощь распределялась по всей стране. Это был первый этап, когда мы раздали более 15 тысяч костюмов. И тогда я узнал, что в Минздраве закупочная цена на костюмы 800–1000 сомов. Спрашивал, зачем они так дорого покупают, дал номера цехов, потому что самим отшивать дешевле. Но я понял, что там очень много коррупционных схем. Думаю, этот вопрос ещё поднимется.
— Вы говорили, что не видели работу государства. Вы действительно стали свидетелем этого?
— Даже по риторике посмотрите: министр здравоохранения, на тот момент Космосбек Чолпонбаев, говорил, что все готовы. Риторика была «кудай сактасын». И сейчас я наблюдаю, что все также. И это абсолютно несерьёзное и безответственное отношение к такой ситуации. Есть выражение: «На Бога надейся, но сам не плошай». А они вот оплошали. Ничего не было: ни медикаментов, ни СИЗов. Все врачи говорили, что их защита состояла из марли. Поэтому у нас и была самая высокая смертность среди врачей. Это халатность и безответственность, последствием которых были такие случаи. По последним данным количество, смертей уже больше 1,5 тысячи, и это только зафиксированных. А есть же ещё те, которые просто не вошли в список. И я сам был свидетелем, как официальные данные во время пика были одни, а на деле выносили в два раза больше.
— Было какое-то противостояние властей и вашей волонтёрской деятельности?
— Я отца потерял 5 марта, и для меня это было последней каплей. Я решил, что надо что-то менять в стране и, возможно, даже в политику пойти. Сейчас не помню, когда объявили, что я вошёл в политический альянс, в «Ата Мекен».
Я так и не понял: это было такое указание свыше или решения принимались на уровне среднего звена, дабы услужить кому-то. Но когда я начинал работать с кислородными концентраторами, ко мне не раз подходили представители власти, пугали, говорили, что это Уголовный кодекс. Мол, я занимаюсь самодеятельностью. И меня накажут за это. Но я всё ещё готов, что меня могут посадить. Потеря близкого человека — это то, чего не хочу никому пожелать. У меня разрушился мир тогда. И я видел, как этот мир рушился у других людей, и я не хотел этого. Поэтому без сомнений я взял ответственность за это дело. И начал помогать, реализовывать.
Там просто немного нужны мозги. Конечно, можно упасть в любой момент, пострадать или умереть — опасностей очень много; мозги же для этого нужны, так и здесь. Нужно немного мозгов, чтобы сделать всё это. Самое главное, масло не должно выходить из концентратора. Каждый день выезжают машины. Бензобак, масло, в любой момент может машина взорваться, что приведёт к катастрофе. Сейчас мы уже подводим итоги. По моим данным, мы по всей стране около двух тысяч койко-мест развернули. Мы просто помогли развернуть концепции нашим последователям и людям, которые хотели помочь. Помогли проконтролировать бюджет. Даже если по концентраторам посмотреть — обходится в 7–8 раз дешевле.
— Вы говорите, что со стороны властей было давление. Вы помогали — и волонтёры, и люди были очень довольны этим. Но когда прошла информация, что вы вошли в список партии, люди разочаровались, подумав, что всё было для пиара. Как вы к этому относитесь?
— Нет, я один из тех, кто ещё до кислородных станций начал это делать. А с пиаром, это уже другие партии, «Бир Бол» например. Нашлись же «активисты». Я знал, что они пойдут в политику, и они даже поэтому немного выдержали момент — сначала что-то сделать, а потом показать. Лучше сейчас о «Бир Боле» не говорить, а то обидятся. Но я имею в виду, что уже знал, что так было. Были, помимо них, другие партии, намерения которых я знал. И все они объявились уже после какой-то волонтёрской деятельности. Я же это всё делал раньше, ещё когда первая волна была, и не думаю, что то, что я делал тогда, сильно повлияло бы на мнение людей. Да и все, в принципе, знали, что я всегда был вовлечён в социальную жизнь. С 18–19 лет был вовлечён, даже когда у меня не было никаких политических амбиций. Но сейчас у меня есть чёткая цель, почему вообще иду в политику. Я просто устал от того, что никто ничего не делает, устал ждать перемен. Мы сами должны брать ответственность, иначе уже никак. Мы все ответственны за то, что у нас происходит в стране. И обвинение в том, что я всё делал для политики, — ни о чём, потому что это было не так. В июле стало известно, что я вошёл в политический альянс, и это не имело никакого значения, потому что все знали об этом, я был открыт и честен с ними. И несмотря на то, что я иду в политику, меня все поддержали. Все спонсоры тоже шли через меня. А спонсоры — это компании, обычные граждане и граждане за границей. Наше общество очень хорошо мобилизовалось. И я горд этим. Все люди помогали друг другу — и на местах, и финансово организовались, переговоры вели с больницами, местными властями, даже сами власти в регионах работали, и губернаторы и акимы. Некоторые, конечно, не хотели. Например, в Чуйской области была больница, где люди умирали на пороге, но я так понял, главврач больницы, по-моему, шёл в списке от партии «Биримдик» и он всячески всему препятствовал. Врачи пытались что-то сделать, но он был максимально против. Для него политические мотивы стояли выше, чем жизнь людей. Я с самого начала говорил, что всё, что делаю в качестве волонтёра, вообще не будет использоваться в агитации. Вы ни разу не найдёте нигде от меня или моих коллег информации о том, что я хвастаюсь, говоря о своей деятельности. Это больше морально-этические вопросы.